О начале 80-х, КазГУ им. Кирова, сборная университета КазГУ по баскетболу, Олимпиада

В 80-ом году, не помню точно, помню, была Олимпиада. Потом я уже узнал, что какие-то страны бойкотировали приезд спортивной делегации, но не могу сказать, что это произвело особое впечатление. Но примерно в это же время, в том же 80-ом году я занимался спортом и ездил на универсиаду в Ташкент. Потому что наша сборная университета КазГу им.Кирова по баскетболу была очень сильной. В 80-ом году я помню, была годовщина университета, тогда мы вливались в спорт.

Немножко позже в 81-ом, 82-ом году, занимаясь учебой на философском факультете, занимаясь спортом, мы еще какие-то свои скромные способности, таланты развивали. У нас был ансамбль вокально-инструментальный, как принято было называть. В нем были две девочки с факультета журналистики и нас три человека с философско-экономического факультета. Это было тогда совершенно в диковинку, неожиданно и чувствовалась настороженность. То есть, это как раз был 80-ый, 81-ый год мы исполнили на сцене нашего актового зала, в КазГу на Масанчи-Кирова он находился, на английском языке песню Джона Денвера «Золото осин», ноты и слова из журнала «Америка». Даже газета университетская написала, что группа не побоялась спеть. И в то же самое время мне запомнилось вот что еще. Мы участвовали, был у нас такой театр миниатюр в университете. Я думаю, тогда это было, наверное, уникальное явление в начале 80-х годов, когда самодеятельность, как принято называть, проявлялась в совершенно необычных и самых разных формах. Был университетский конкурс «Студенческая весна» и один день городская комиссия комитета комсомола ЦК смотрела наш университет, который представлял, если мне не изменяет память, тринадцать жанров. Это была казахская драма — спектакль на казахском языке, это была русская драма — спектакль на русском языке, это был немецкий театр — они ставили Андерсена на немецком языке, это был театр политсатиры, который в то время показывала дискотека в Лас-Вегасе, где были антисоветские штампы, это был наш театр миниатюр. Мы тоже обыгрывали какие-то наши местные студенческие проблемы. Театр поэзии «Эксперимент» и так далее. Даже цирковой был жанр. И вот тринадцать жанров, представляете, все это совершенно уникальное. После этого прошло больше 20 лет, и я не помню, чтобы такое творчество как-то проявлялось в каком-либо университете. Потому что оно было настолько многогранное, и был какой-то подъем. Я даже студентам часто говорю, что я совершенно не жалею о том, что моя юность и детство прошли в советской стране. Потому что действительно была гордость, что это великая страна, что у нас замечательный хоккей, замечательный балет, космос. Конечно, с одной стороны это было идеологически оформлено, что впереди планеты всей. Но с другой стороны это действительно было какое-то светлое время и оно как-то раскрывало, я не чувствовал себя ущербным, например, так сказать. Да, возможно сейчас говорить, что в этом была какая-та подмена идеологическая, но когда Роберт Рождественский в своих стихах писал, что «каждый из нас может с гордостью сказать, что по национальности я советский» в этом был большой смысл, который потом был утрачен, мне кажется, безвозвратно.

Оо запахах юности

Я не могу вспомнить, я не был человеком тусовки. Потому что я занимался спортом, у меня был любимый стадион, «Медик» мы его называли. Сейчас он принадлежит физкультурному институту. Мы там занимались спортом, бегали. Это было как раз начало 80-ых годов. Я помню, может быть, опять же это связано с какими-то возрастными особенностями, запах деревьев, цветов был другим. То есть это в стиле фильма «Парфюмер». Но на Зеленном рынке зелень, фрукты они, мне кажется, по-другому пахли. Сейчас этого нет уже. То есть, нет той остроты, того благоухания, которое было тогда. Я почему-то так вот запомнил. А так чтобы какие-то места, например, нет, я не могу вспомнить. Потому что мы встречались или собирались там, где репетировал наш вокально-инструментальный ансамбль – на нашем факультете. Сейчас там театрально-художественный институт, это на Панфилова-Кирова. Там когда-то давно был еще Дом Правительства. Я помню, там, где был кабинет Брежнева, у нас был кабинет философии, вот мы в этом кабинете потом репетировали.

О декабрьских событиях 86-го

Про 86-ой год, про наше событие я помню, что происходили массовые беспорядки. Что молодые люди вышли на площадь, требуя отставки назначенного Колбина и так далее. Но я не думаю, что там были какие-то серьезные намерения. Я помню безголовость местных руководителей, которые сгоняли туда дружинников, не думая о том, что могут возникнуть какие-то, так сказать, стычки. Помню, что папу моего в рядах ДНД тоже отправляли на площадь, чтобы он стоял в оцеплении. Зачем? Я этого не мог понять. Помню какая-то такая напряженная обстановка была на факультете где я работал, только начинал работать ассистентом, проверяли документы, то есть была некая напряженность. И только это запомнилось. Некоторая опаска ходить по улице. Но все это длилось очень недолго. Потом как-то улеглось. Дальше началась, как говорится, идеологическая раскрутка этих событий. Идеология — это всегда то, что выгодно власти. В то время я не запомнил какого-то ужаса или еще чего-то. Я помню, что что-то происходило, какое-то недовольство социальное, но шока не было.

О музыке

Что касается музыки, мне кажется, мне очень повезло, потому что я все-таки рос за тем поколением, которое слушало The Beatles, я вырос на хард-роке. Это Deep Purple — моя любимая группа и даже не столько Ян Гиллан, сколько Дэвид Ковердэйл, один из моих любимых певцов. Это группа Pink Floyd, это группа Black Sabbath и так далее. Тогда мой одноклассник, который со школы играл в юношеской сборной Союза, Юра Миловидов, он сейчас в Америке, тогда привозил из-за границы виниловые пластинки Pink Floyd и мы это мы слушали. Это музыка, на которой я вырос, и я не жалею, потому что там все-таки была глубина определенная, которой потом уже не было.

Потом было поколение, уже, наверное, в середине 80-ых, которое воспитывалось на «спагетти» поп-итальянской эстрады. Тогда пошла мода на Аль Бано и Ромино Пауэр, Риккардо Фольи, Тото Кутуньо, это было немного позже. Наверное, у каждого человека, когда ему 18 лет та музыка, которая в то время звучит и которая может быть модная, популярная, тогда не было понятия «культовое», она формирует его сознание, мировоззрение. Вот я считаю, в этом смысле мне повезло. Потому что, начиная со шведского фильма «ABBA» и музыки этой группы, которая так и осталась в принципе потолком того, что делается на эстраде, а рок — это все-таки не эстрада, но как-то все это дополняло друг друга.

Тогда же на новый год, в 4 утра было можно послушать и все ждали «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Новогоднее впечатление без этого было совершенно не полным.

Я более прохладно и спокойно воспринимаю, но я отдаю должное тому, что сделала «Ливерпульская четверка» и что за личность Джон Леннон. Но для того поколения, которое шло передо мной для него The Beatles — это культовая музыка.

Леннона убили в 80-ом году, ему было 40 лет. У него, кстати, сегодня 9 октября у Джона Леннона рождения, ему бы исполнилось 67 лет. Ему было 40, когда его убили – это 80-ый год. Я помню, я университет заканчивал в 83-ем, мы знали об этом событии. Но какой-то трагедии, катастрофы, наверное, как это было у многих людей, нет, не произошло. Я не помню, какой это год, но я вспоминаю, меня больше затронула смерть Фредди Меркьюри, лидера группы Queen. Я запомнил одну фразу, я не помню, в какой-то газете это было или еще где-то, когда одного из поклонников группы и Фредди спросили: «Почему вы любите Фредди?». Он ответил очень просто: «Потому что он написал «Богемскую рапсодию» — вот я бы сказал, наверное, то же самое. Потому что это одна из тех мелодий, одно из тех произведений выше которого что-то сложно найти.

Вот я запомнил еще, по-моему, это был 88-ой год, я могу ошибиться плюс-минус полгода, но я запомнил, что в 88-ом году к нам в Алма-Ату приехала группа «Наутилус-Помпилиус». Вы знаете, я был на этом концерте во дворце Ленина, тогда он так назывался, сейчас Дворец Республики. Эту группу выпускали в первом отделении, она играла, был Вячеслав Бутусов. Это был, так сказать, пик их творчества. И после этого был Макаревич. Я потом пошел второй раз, потому что в то время университет и было общество «Семи муз» оно называлось, оно приглашало этих исполнителей. На той же сцене, где мы выступали с театром, пел Макаревич и группа «Наутилус-Помпилиус» — это был аншлаг, это сложно забыть. Для меня было шоком то, что произошло в 88-ом году. Группа «Наутилус-Помпилиус» стала для меня, без преувеличения могу сказать, откровением. Настолько эти песни душевные, эмоциональные, может быть, по возрасту они так легли, что очень долгое время эта группа, их тексты оставались для меня чуть ли не мировоззрением жизни. Все их песни, не только цепляющие за душу «Я хочу быть с тобой», «Князь тишины» и «Бриллиантовые дороги». Смыслы глубокие, то чего не было, например, в текстах западных групп. Они все-таки были легкомысленными, была мелодия и наработанная рок-музыкальная культура. Но здесь, начиная со сценографии, кончая текстами – все, что делала группа «Наутилус-Помпилиус» и Вячеслав Бутусов для меня это было действительно откровением. Это без натяжки я говорю. Это был 88-ой год. Это событие, которое очень запомнилось.

О кино

Еще я вспоминаю такое событие. В то время я считаю, пик для меня интереса и каких-то открытий происходил у меня именно в конце 80-х, в начале 90-х. Именно в то время я стал интересоваться кино. Благодаря моему другу, который учился на факультете журналистики, он потом уехал в Америку, я стал читать журнал «Искусство кино». Я много смотрел. Тогда был один из первых клубов, у нас в Доме офицеров, «Перспектива» он назывался, там смотрели очень многие фильмы, которые сформировали мою кинематографическую культуру. И однажды незадолго до его отъезда в Америку, он занимался кино, кинофикацией, кинопрокатом, он должен был привезти из Москвы знаменитый фильм Федерико Феллини «Казанова». Это был, по-моему, 90-ый год. По условию перед фильмом надо было сказать несколько слов. Он мне дал задание, что я должен выступить перед огромным залом перед началом фильма. В то время не было еще коммерческих телеканалов, и эротика была не тем, что сейчас говорят. Все это немножко по-другому было. Но был шлейф от этой легенды, этой личности Джованни Джакомо Казанова и про фильм Феллини многие слышали. Многие люди, может быть, не очень глубоко понимающие кино, культуру эпохи Просвещения, 18 век, они шли на этот фильм. Три дня всего шла эта картина, по три сеанса в «Алатау» и «Целинном». Фильм возили из кинотеатра в кинотеатр, потому что была всего одна копия. Фильм потрясающий два с половиной часа он шел. Я запомнил такой интересный момент. У нас три сеанса в «Алатау», три сеанса в «Целинном». Целинный тогда был огромным кинотеатром, не двухзальным как сейчас, то есть, это примерно полторы тысячи мест. Зал переполнен. Я помню, это был последний сеанс на 8.20 вечера, по-моему, и директор или замдиректора представлял меня и говорил: «Добрый вечер, у нас в гостях Олег Борецкий, ему слово». Она уходила, а я оставался с огромным залом наедине. Вы знаете, люди пришли смотреть кино, они не любят когда им что-то говорят, тем более читают лекцию. У меня не было лекции, было 7 или 8 минут и мне хотелось рассказать интересные подробности из жизни Казанова. Все-таки легендарная личность и как это в фильме Феллини. Но чтобы как-то успокоить зал, я говорил: «Я понимаю ваше нетерпение, фильм только что привезли из кинотеатра «Алатау», пока аппаратная подготовит его к работе, я займу ваше время». Люди слушали. Я запомнил один момент, это было во второй день. Говоря о том, что люди считают, что здесь есть не только эротика, но и порнография спешу сказать, что для порнографии необходимо, чтобы там крупным планом показывался некий орган. Вот так надо было все это корректно сделать. Потом я произношу, я хорошо запомнил эту фразу: «У Феллини этого органа нет». Вы знаете, я в тот момент испытал то, что чувствуют, наверное, Жванецкий, Задорнов, то есть зал взрывался наполовину овациями, наполовину смехом. Я не знаю, почему, но это меня не смутило. Прошло несколько секунд, когда эта волна спала, я произношу вторую фразу: «Я имею в виду, что он его не показывает». Но это действительно так, что в фильме этого нет и все обыграно, все очень художественно сделано. Потом я понял очень простое правило, если вам удается рассмешить аудиторию, и сделать это дважды, считайте она на вашей стороне. Я еще не интересовался риторикой, этот интерес потом возник, но я запомнил из практики лично этот случай. По-моему, это был 90-ый год на фильме Федерико Феллини «Казанова», который я представлял в кинотеатре «Целинный».

После 86-го года появилась возможность смотреть больше. Мне повезло, потому что я был в философских школах, в других городах, но в Алма-Ате это тоже удавалось, потому что тогда вот те фильмы, как принято говорить, снятые с полки, можно было посмотреть. Например, картину Алексея Германова «Проверка на дорогах», фильм Аскольдова «Комиссар», который сделан очень сильно, так сказать, соответствует тому времени. Я открыл Тарковского, притом, что многие люди не понимали. Даже рушились семьи, когда люди выходили из кинотеатра. Из моих знакомых жена говорила: «Насколько это тонко», а муж говорит: «Маразм». И они ругались на этой основе, после фильма «Сталкер», такое было.

В детстве я помню раз 8 или 9, то ли мне нечего было делать, то ли это меня задело, как-то совпало с моим детским настроением, я 8 раз смотрел картину «Свадьба в Малиновке». Я запомнил совершенно потрясающие очереди, которые были в то время на картину «Сеньор Робинзон» — итальянская комедия, где все было с итальянским юмором обыграно, был там какой-то эротический привкус. Люди просто ломились. Запомнил еще с детства, это было очень рано, наверное, в 70-ые годы, что меня не пускали контролеры в кинотеатр «Октябрь», которого сейчас уже нет, там был клуб «Достар» в последнее время, вместе с родителями на фильм «Фантомас». Было ограничение «До 16 лет». Мне говорили, что со скандалом родителям удавалось меня провести на этот фильм. Для многих, например, своего рода культовым фильмом стал «Пираты 20 века» с Нигматулиным, это волна единоборства, и Еременко, как абсолютный герой. Потом этот фильм был чемпионом советского проката, то есть это был самый кассовый фильм советской эпохи. Но для меня, например, лично для меня абсолютным раритетом стали фильмы с участием Жана-Поля Бельмондо это, безусловно. Он на долгие годы для меня и до сих пор остается эталоном мужского всего что есть, потому что Бельмондо — это красивый урод. Это обаятельнейший человек, начиная от того, какие роли он играл. Он играл всегда один и тот же характер человека, который может положиться только на себя. Я посмотрел все фильмы, которые были в нашем прокате — это около 10-12 фильмов, многие ранние к нам не попадали в прокат. Ну, это конечно картина «Великолепный», это картина «Профессионал», куда я даже родителей тащил, чтобы посмотреть его несколько раз. Для меня это был кумир. Для кого-то был, например, Ален Делон, для кого-то там может быть Жан Маре. А позже, для следующего поколения – Шварценеггер, Джеки чан. Ну, наверное, герои есть у каждого человека я не исключение. Я собирал его фотографии, я собирал статьи о нем и для меня Жан-Поль Бельмондо, которому в этом году исполнилось 74 года, дай бог ему здоровья, но, тем не менее, он остается кумиром. И я всегда искал кинотеатры и даже был какой-то кинотеатр, заброшенный тогда, в сторону аэропорта «Жалын» и я помню, смотрел там фильм «Великолепный» и ни один раз ходил на многие фильмы с участием Бельмондо. Потом, когда я пересмотрел, заметил, что во многих фильмах в прокате были вырезаны какие-то эпизоды совершенно наивные и невинные. Наверное, это очень сильное такое впечатление юности, скажем так.

О «Новой волне»

Я считаю, что эта картина является, как принято сейчас говорить, безусловно, культовой. И я смотрел ее не один раз в кинотеатре. Я помню тот эффект кинопленки, большого зала. Сейчас ее можно и на DVD посмотреть. Это фильм Рашида Нугманова «Игла», которой в следующем году будет уже 20 лет. Это задолго до так называемого пост модернизма был найден алгоритм того, что такое современное кино, на которое зритель пойдет из-за героя ли, из-за стилистики, из-за каких-то интересных и стильных вещей. Но, тем не менее, это было так. Многие фильмы я посмотрел на большом экране. Опять же в Доме кино или еще где-то. Это, так называемая казахская «Новая волна». Что-то я уже не смог посмотреть на большом экране и все пытаюсь смотреть на кассетах, на телеэкране.

Когда НТВ показывало «Место на серой треуголке» Шынарбаева. Картину Шынарбаева. «Месть» я смотрел в «Целинном». То есть многие фильмы «Новой волны», я посмотрел, так сказать, на большом экране. Это действительно была «Новая волна» — это самобытное явление, которое мне кажется, по тем временам было очень интересным. Эта «волна», она не переросла во что-то массовое, то есть это осталось авторским кино, интересным. По тому времени, кому это удавалось посмотреть в кинотеатрах это, наверное, затронуло что-то. Но дальше, кстати, то же самое было и с французской волной, она не стала явлением массового сознания, культуры.

Это было начало 90-ых годов, и эта, так называемая «Новая волна», которой уже практически 15 лет, она для многих является тем уровнем, к которому, быть может, нужно стремиться. Но этого, к сожалению не происходит. Потому что тогда все-таки были ребята, единая генерация, может быть, ментальность молодых людей, многие, из которых получили образование в мастерской Сергея Соловьева, и они снимали эти картины. То есть был этот распад Союза, условно говоря, грань, которая выплеснула вот эту энергию. Так что справедливо, наверное, говорить, что проявлением такой творческой индивидуальности, которую тогда могли назвать чем-то невнятным, идеологически вредным, стала вот эта казахская «Новая волна».

К сожалению, сейчас даже до этого уровня, не говоря, уже перешагнуть его, наше кино не поднимается. Может быть, должно пройти время, может быть сейчас кино казахское должно отработать вот этот ретро взгляд на уровне авторского кино, когда герой-мальчик где-то в ауле рос или еще что-то происходило, в том числе и исторические какие-то моменты отработать и прийти к современному.

О киноклубе

Идея появилась очень просто, еще в Доме кино. Это был 2002 год, у меня уже была передача на телевидении. Она появилась задолго до этого, там все было очень прозаично. У руководителя одной студии, которая выпускала кассеты, появилась потребность об этом кино рассказывать на телевидении. Так появилась передача с начала на канале ТВМ, кинотеатр «Парадиз» она полгода просуществовала, потом закрыли канал ТВМ. Это было в конце как раз-таки 90-ых годов. Потом я ушел на канал «Рахат». И тогда мой хороший друг Валерий Григорьев, который был директором Дома кино, предложил мне сделать что-то вроде киноклуба с обсуждением в Доме кино. Есть фильмы, которые нужно показать. По-моему, одна из первых картин, которую мы смотрели, была «Медвежий поцелуй» с Сережей Бодровым, последний его фильм. Было очень много людей, студенты мои были, переполненный зал. Мы начинали не очень комфортно. Буквально через полгода открылся этот кинотеатр, первый цифровой в Казахстане, в Южной столице – «Цезарь» и мы перешли туда. Сейчас уже 5-ый год киноклуб существует. И существует, на мой взгляд, очень неплохо и не нуждается в рекламе. Идея была моя. Клуб – это всегда диалог, это обмен впечатлениями, разговор о кино после просмотра. То есть мы смотрим фильм и после об этой картине говорим. Естественно мы хотели собрать тех людей, которые смотрят не только, например, голливудские блокбастеры.

Но и кино со смыслом, кино не для всех, «другое» кино, арт-хаус. Говорить не столько, может быть, об искусстве, сколько о жизни, о проблемах, которые этим фильмом поднимаются. Этого больше в европейском кино. Поэтому была задача насколько это возможно познакомить людей с классикой кино, с теми же картинами Тарковского, Феллини, Антониони и других. Где-то была задача больше смотреть европейское кино, потому что американского кино идет у нас не больше 30 процентов, притом, что 90 процентов у нас в кинотеатрах идет все-таки американского кино, и в Европе идет 76 процентов, это по оценке на прошлый год. Все-таки это историческая данность, ее отменить нельзя, но мы пытаемся как-то ей противостоять, насколько это возможно. Это, конечно, очень маленькая форма, требовать много нельзя. Но есть люди, которым это интересно, которым это необходимо, которые в контексте кино пытаются что-то говорить о жизни и о себе. То есть, это форма общения. Я не говорю, что она единственная, которая может существовать. И бывают очень интересные вещи. Когда у нас была премьера «Страсти Христовы» зал разделился на тех, кто считает, что это шедевр, который нужно смотреть и на тех, кто считает, что эту картину нужно запретить. Такие вещи бывают. Происходят иногда очень неожиданные дискуссии. Мне очень приятно, что людям это нужно и интересно.

Об Алма-Ате и алма-атинцах

Не знаю, опять может быть это субъективно, но мне так представляется, что в 80-ые годы отношения были более теплыми и люди были более взаимосвязанными. Чувствовалась некая общность людей по разделенной радости, по интересам по мироощущениям. В 90-е годы и сейчас даже оно стало более атомистическим. То есть каждый сам за себя, индивидуально, где-то распалась связь времен и распалась связь отношений друг с другом. Каждый человек достаточно замкнут, эгоистичен, он функционально общается с другими. Мне кажется, в 80-ые было больше естественности в отношениях. Сейчас больше лицемерия. Сейчас люди мне кажется, даже если они говорят, что им что-то нравится, они больше руководствуются такими вещами, как прагматизм. В то время из-за того, что может быть, прагматизм был совершенно излишним, не занимались люди бизнесом, не было этой корысти, все были где-то в равных условиях. Эта тема она вообще отпадала сама собой. Отношения строились на чем-то другом, более душевном, нравственном, культурном. Отношения, интерес к музыке, к литературе больше объединял людей. Сейчас это тоже есть, я не говорю, что сейчас все прожженные прагматики. Но, тем не менее, есть какие-то моменты, связанные с выживанием, с материальным с меркантильным. Если глобально говорить я не знаю, как философы бы об этом сказали сейчас, все это с 90-х началось, тогда эта раскрутка происходила, жизнь стала идти по пути цивилизации, а не культуры. Потому что, к сожалению, мне, например, свойственно всегда какие-то минусы, отрицательные стороны замечать. Сейчас происходит то, что культурологи называют «цивилизацией без культуры», когда материальные ценности преобладают. То есть само даже понятие о культуре меняется. Потому что культура сегодня это то, как ты можешь сегодня организовать свою жизнь, это менеджмент. И ты можешь вписаться, ты можешь быть успешным — вот такая культура сегодня. Это не так, как в 70-е, скажем, понималось, когда человек хорошо знает литературу, разбирается в музыке, в искусстве, была культура в таком смысле. Это, наверное, общая, глобальная особенность. Происходит такая тенденция. Я не могу сказать, что люди становятся, может быть, более грустными и несчастливыми. Хотя, наверное, это тоже есть. Но, тем не менее, вот Марк Аврелий когда-то сказал, что «везде, где можно жить, можно жить хорошо». И я считаю, что на протяжении последних, наверное, 20 лет завидовали многие другие страны, другие места на земном шаре. Потому что у нас не было того, что было и продолжает быть на Кавказе, у нас не было того, что было на Украине, как Чернобыль. У нас многих вещей не было. И так сказать та формула, которую обычно бабушки, дедушки произносят: «да бог с ним, пусть будет хуже, лишь бы не было войны». Война не только в таком трагическом смысле, но и какое-то противостояние, еще что-то, где-то нас это минует. Есть где-то на бытовом уровне конфликты, но, тем не менее, я думаю, что всевышний нас миловал. Хотя экология у нас ужасная. Знаете, что люди, которые приезжают откуда-то, они буквально задыхаются, а мы уже здесь адаптировались, выбираемся куда-то подышать свежим воздухом. Много у нас своих проблем, много очень глупостей в том, что связано с нашим городом. Но, тем не менее, когда у человека есть какие-то воспоминания, особенно о юности, не случайно же существуют проекты типа «Алматы – моя первая любовь», это тебя держит. И ты в принципе не можешь отказаться от этого, это твоя жизнь. И где бы ты не находился, даже если ты остаток жизни проведешь в другом месте, все равно это тот стержень, который в тебе заложен здесь, не позволит тебе потеряться в этой жизни. Есть такое выражение, БГ сказал, что «нужно держаться своих корней» — вот это и правильно, потому что это мудрая формула.

Тася РЕЙВ