Визитка

Лилия Рах: Если говорила много, простите: это потому, что я болтушка. Хочу, чтобы меня поняли. Все не верят, что я искренний человек, а я совершенно искренняя. Не знаю, не верят и всё. А мне обидно. Я не умею врать, не умею притворяться. Муж всегда говорит: «Если ты чем-то недовольна, отпечаток всегда на лице. Господи, сделай ты хоть чуть-чуть лицо…». И он берет меня и уводит, чтобы люди не видели, что я чем-то недовольна. Если я недовольна, это видно по лицу, если у меня трагедия, то это сразу видно. Я не могу «делать» лицо.

КОРР: А часто плачете?

Лилия Рах: Плачу часто. От обиды, от непонимания. Даже сейчас, наверное, заплачу…

Сапожки с красным гусем.

Лилия Рах: Детство было все-таки, наверное, хорошим. Я воспитывалась без отца, но в любви, с мамой. Мама делала все, чтобы чувство красоты, чувство прекрасного присутствовало. Она старалась. Она одевала нас, она сама все шила, она сама вязала для нас с сестрой. Она делала все для того, чтобы солнце было добрым, красота была с нами, чтобы мы понимали цвета, чтобы мы любили людей обязательно. Я безумно любила школу, я любила своих учителей. Мне нравилось что-то творить, создавать в школе. Хорошим детство было.

Я помню, мама мне подарила пальто зеленое в крапинку с кленовыми листьями на карманах. Я надела его, белый платочек, белые сапожки с красным гусем с боку — я шла в первый класс. И я упала в лужу во всем этом. Я до сих пор помню этот момент и всю трагичность этого момента.

Я одета была, красавица, шла в школу, думала: «Сейчас всех покорю в этой школе, в 1 классе» — у меня такие мысли были, и вдруг я упала в лужу. Вот этот день запомнился мне. Выпускной запомнился. Я действительно к нему очень готовилась. Я безумно любила школу. Если честно, за 10 лет школы я пропустила всего 3 дня — за 10 лет школы. Тогда я просто была больна корью, и мне нужно было лежать, а так я ни одного дня не пропускала. Я любила учителей, любила заниматься, мне все это очень нравилось, я любила что-то придумывать. Помню прекрасно, мне нравился этот момент, когда мы проводили КВН, я его сама придумала. Команда учителей — для них это был шок и сюрприз, мы их вызвали просто «на ковер» в семь часов вечера, и была команда учеников. И вот когда они с розовыми щеками, я не знаю, учительница Золотухина Марина Тимофеевна 56-го размера бежала к доске, пыталась нас выиграть — это было здорово! Выпускной чем запомнился… У меня было три танца на этом выпускном. Один — с самым пожилым человеком в нашей школе, с пенсионером, преподавателем немецкого языка: мы с ним танцевали вальс. Второй – шейк. Мы танцевали — тогда это называлось шейком — с физиком Виктором Андреевичем Пономаревым, который большую роль сыграл в моей жизни, потому что мою профессию выбрал он для меня, то есть он мне дал какое-то напутствие, сказал, что мне легче будет в жизни. По профессии я преподаватель физики, хотя я безумно любила математику. Это как-то по пути, я даже не обозначала этой профессии, мне очень нравилось организовывать всякие шоу, как уже говорила, КВН проводить. И третий танец, естественно, с одноклассником, который у нас был отличником. Выпускной — это так красиво. Для меня это было так необыкновенно, мы так готовились к этому всему. Но сапожки с красным гусем — это особенное для меня явление, потому что, я же говорю, ощущение красавицы, которая упала в лужу — значительное.

Праздник за рубль.

Лилия Рах: Студенчество. Вы знаете, я училась в Семипалатинском пединституте. У нас была великолепная компания — мы дружили семь девчонок и четверо мальчиков. Мальчики были с разных факультетов: с физико-математического факультета один, с худграфа двое, и еще один с физвоспитания. Ансамбль этот, с которым мы дружили, семь девчонок, назывался «Тормозной Петерсон» в пединституте Семипалатинска. И мы зажигали с «Тормозным Петерсоном». Лучшие дискотеки. Тогда ребята, они были такие творческие, они ездили в Новосибирск. Тогда начинались первые дискотеки российские, они ездили туда, брали проекты и все это проводили на базе пединститута города Семипалатинска. У нас была такая пионерская дружба, у нас не было любви среди вот этих четырех мальчишек и семи девчонок: мы дружили. Любовь у них была с другими девочками, а это была просто дружба. Моя роль была, извините, кухарки, потому что я девочка из деревни, и я любила готовить. Обязательно какие-нибудь котлетки, придумывала блюда разные. Когда мы собирались, у нас это обязательно – покушать, да, слегка выпивали, но никогда у нас не было такого грубого веселья. Дружба была хорошая на фоне дискотек, танцев, нарядов. Мы с подругой, у меня была Ирина Маслова — член нашей команды, у нее мама работала на физмате заведующей кафедрой математики — Уколова Александра Ивановна, мы с ней придумывали наряды. Мы тогда подражали «ABBA», «Baccara», и все у нас так классно получалось, мы разучивали танцы — вот это все запомнилось, потому что это было два года из моих четырех лет студенческой жизни. Запомнилось, как готовились к студенческим занятиям, экзаменам. Наш пединститут располагался на берегу Иртыша, и мы убегали, брали с собой «тормозки», чтобы кушать. Мне мама из деревни отправляла вкусные всякие соленья, компотики, и мы выходили на берег, раскладывали там одеяла, подушки и валялись, жевали, занимались и пели песни. В общем, все было как-то в нашей дружбе чисто, и мне очень это нравилось. Сейчас такого нет, или как-то я, может, этого не вижу. Даже сын у меня, ему 19 лет, и он страдает из-за этого, потому что я очень много рассказывала об этом. Два года жизни с «Тормозным Петерсоном» — это было самое яркое. Мы вместе были с ними на репетициях, вместе с ними выезжали, вместе с ними проводили эти дискотеки, всячески их поддерживали — с этими новыми танцами, новыми нарядами. Было здорово, по-студенчески. Еще, допустим, как мы ждали свой диплом. Уже все из общежития разъехались, а я, девочка из деревни, жила в общежитии, а дружила с городскими девочками. И вот мы, ожидая в общежитии, честно говорю, брали, например, бутылку шампанского, булку хлеба белого и лоток яиц — вот так мы питались. Потом в итоге всем это надоело, получение диплома затягивалось, и меня отправляли ко мне домой за 320 километров в мою деревню. Мама много еды вкусной отправила со мной, и у нас был праздник. Мы могли собраться, пели под гитары, отгадывали кроссворды, ходили на дискотеки – вот как-то так хорошо. Вечером я, например, могла приготовить какое-то блюдо, собрать ребят в общежитии со 2 этажа с физвоспитания, пригласить человек 15-20, мы пели песни под гитару, мы тестировали друг друга, кушали. В трико сидим, поем — классно. Или я просто им устраивала праздники… Были такие моменты, когда денег нет, один рубль, и все скучают, кушать нечего, тоска, заниматься не хочется, как развеселить? Я говорила: «Девчонки, всё, собираемся на дискотеку!» Я влетала в комнаты и вот нас человек 5-7 садимся в такси и едем. В итоге я четко смотрела на счетчик — когда же стукнет один рубль (тогда за рубль можно было проехать квартала три). И вот на этот рубль мы доезжали, и я говорила резко: «Стоп», и мы останавливались просто на улице. Никто ничего не понимал — где дискотека, куда мы едем. Я говорю: «Девчонки, рубль кончился, праздник закончился, мы наряжались зря. Короче, никуда не идем, денег у нас нет». Вот таким образом. Они: «Ах, опять устроила!» Но это эмоции были, и мы шли пешком до общежития, раздевались. Но уже столько приколов, столько энергии — это тоже был праздник за рубль. Это был праздник за три квартала, за рубль. Это был настоящий праздник, потому что были здоровые эмоции. Нам не нужно было, я еще раз подчеркиваю, выпивать, не нужно было богатых этих мальчишек, мы просто тусовались за рубль, и нам было классно, здорово, весело.

«У человека – Ленинский зачет!!!»

Лилия Рах: Я сразу определила, что я поеду в Талдыкурган, потому что у меня в Талдыкургане было очень много родственников. Я пришла в Комсомол. Если честно, не хотела ехать в деревню отрабатывать, как вот говорят, практику. Я пришла в Комсомол к первому секретарю и сказала: «Хочу работать и отдаться Комсомолу. Много идей, много всего интересного. Отмажьте меня от этой отработки». В Саркандский район я должна была ехать, и он говорит: «Будь дома, я к тебе подъеду в течение двух недель и все проблемы решу». Он меня отмазал, и я пришла в Индустриально-педагогический техникум и начала творить. Я стала работать завсектором, потом секретарем комитета Комсомола Индустриально-педагогического техникума. Тысяча двести студентов, практически все после армии, бардак в общежитиях: естественно, там и распущенность, и всё-всё. Но опять нравилось, нравилось укрощать. Я учила этих мальчишек ходить в столовую без шапок и без трико. Я говорила: «Вы садитесь за стол, вы не имеете права садиться в таком состоянии». Мы боролись с этим, мы ходили с ними в походы.

У меня был период, когда я просто заболела бегом. Из 1200 учащихся 200 было студентов- девочек, я их поднимала в 6 утра и заставляла бегать. Мы просто в 6 утра зимой бегали по Талдыкургану. И все, конечно, считали меня совершенно ненормальной, но за своих студентов я готова была «порвать» всех. Естественно, они после армии и выпивали, они все попадали в медвытрезвители. Я, например, помню момент, когда я приехала в наш подвал, где закрыли наших ребят в медвытрезвителе, и ночью меня поднимают. А это было ближе к лету. У меня такой красный комбинезон, я с красным бантом на голове залетаю в этот подвал, и мне говорят: «Вот твои ребята». А полковник мне говорит: «Ты кто вообще?» — «Я секретарь комитета!» Он опять: «Ты вообще, девочка, откуда?» Вызывает этого студента и говорит: «Это кто — твоя девчонка или кто?» А студент говорит: «Это секретарь Комитета Комсомола Лилия Робертовна». После этого мы стали с ними сотрудничать, то есть, как бы боролись с негативом в Комсомоле. Но вот эти моменты, когда тебя не признавали, что ты секретарь Комитета Комсомола, у тебя приличная должность – это тоже здорово. Студенты это все ценили, и я даже сейчас это чувствую, когда встречаю своих ребят. Очень много ребят работает и в милиции дорожной служат, и они сами вспоминают наши занятия. Я политбои проводила. Просто могла не явиться на заседание Обкома Комсомола, потому что я проводила политбои или заседание Ленинского зачета. Для меня это было все безумно здорово. Я тогда не понимала, что я вытворяю, но я могла сказать, что я не могу приехать на заседание Обкома, потому что у меня Ленинский зачет. А в итоге, конечно, я помню, у нас был секретарем Сейдуманов Серик Турарович, и он шок поймал: как так — ему отвечает секретарь с первички, что он не может явиться на заседание Обкома. А потом он говорит: «Дорогие мои, вот так работать надо. У человека Ленинский зачет, она мне говорит: нет я не приду». То есть это была опять комсомольская здоровая работа: агитбригада, политбои, Ленинские зачеты — это было все по-настоящему. С комсомольскими значками, с комсомольскими билетами — мне все это нравилось, я жила этим. В Комсомоле я работала до 1987-го года, потом меня забрала Гульшара Омаровна Баталова к себе в Областное управление профтехобразования. Два года работы с ней — это очень большая школа, она для меня самый главный учитель в моей жизни. За два года она меня научила очень многому. Во-первых, удивительная работоспособность, я вообще после работы с Гульшарой Омаровной ни одного мужчины не встречала в жизни, который стал бы таким же достойным учителем, как она по работоспособности, по интеллектуальности и так далее. То есть, этот человек для талдыкурганской области и в целом для профтех образования сделала очень много. Я не встречала после этого таких людей, поэтому дай Бог ей здоровья, и спасибо Господу Богу, что он свел меня с таким значительным для меня человеком. Это была трезвая школа уже в работе руководителя, она меня формировала как руководителя. Ладно идеи, это опять же комплексы все равно. Девчонки, творчество — это все понятно, это было, а вот здесь руководитель — это все дала мне она.

«Перестройка. Хорошее дорого стоит»

Лилия Рах: Первое, с чем меня столкнула Перестройка — это именно с тем, что Гульшара Омаровна ушла с работы. Для меня это было очень много, я очень страдала, я сама ушла, это не из-за того, что она ушла, я просто не представляла, как работать, как оставаться в профтехобразовании без нее. Ну и что – Перестройка? Я быстро перестроилась, открыла первый коммерческий магазин, второй коммерческий магазин в городе Талдыкургане, и они процветали. Лучшие люди города опять стали обращаться ко мне за товаром. То есть, я воплотила свою детскую мечту, мне очень нравилось одевать людей. Вы знаете, у меня было в детстве две мечты: я не понимала тогда, что можно работать в fashion и так далее как ребенок, но мне хотелось одеваться. Я очень много шила одежды куклам, у меня все в жизни было связано с одеждой, и мама меня в этом отношении очень сильно баловала. То есть, она сама творила и придумывала для меня что-то. И еще я хотела быть учителем, безумно хотела быть учителем.

Значит, Перестройка. Как учитель я уже не состоялась, в профтехобразовании я параллельно работала учителем, и мне как-то казалось, что мне удавалось. Потому что я работала в училищах почасовиком и тех студентов, которые были неуправляемые, я укрощала, причем, посредством одежды. Все пошло на пользу, это мамина школа. Пока они меня рассмотрят, я успевала давать им новую тему. А потом просто психологически даже… Как-то у меня в училище, в городе Талдыкургане Каспер Яковлевич стоял, подслушивал, почему у меня студенты сидят тихо. А я говорю: «Пока они меня рассмотрят, я им даю новую тему». Я оттачивала каждый волосок, какую надену бижутерию, какой я надену костюм. Мальчишки взрослые, и пока они меня рассмотрят, я успевала давать тему, потом я всегда давала 10 минут им на свободные темы. Они мне могли задавать всякие вопросы, я им рассказывала о книгах, рассказывала фильмы, рассказывала психологические ситуации, поэтому они везде за мной, как зомби ходили. Потом они мне много писали, контактировали. Уже отслужив армию, приходили. А Перестройка… Я поняла, что школа это уже как бы далеко, и, видимо, я там не очень полезный человек. И я стала полезной народу в магазине. Что делала — одевала всех людей. Но единственное, что я сразу хочу отметить, у меня всегда была моя жизнь с одеждой связана, с очень дорогой одеждой. Не знаю, почему так, может, мама мне дала понятие, что если человек заплатил деньги, если это не обман, то это того стоит. Мамин девиз: «Хорошее дорого стоит». Не разменивайся на две копейки, невозможно что-то в жизни поиметь за две копейки. Ты должна заработать рубль и за рубль купить себе что-то достойное. И мы не настолько богаты, чтобы покупать много вещей: мы достаточно зарабатываем денег, чтобы иметь одну вещь, которая опять же стоит денег, и она настоящая. Так же и здесь. Я, работая в fashion, всем говорю и запрещаю девочкам ходить и тратить деньги где попало. Не смейте так дешево ценить свой труд, вам не надо десять маек, купите одну достойную. Магазин сразу получил свое развитие, потому что я старалась подобрать вещи туда со вкусом. Естественно, в Перестройку был дефицит вещей, и люди откликнулись, стали видеть вещи, которые, видимо, заслуживали по вкусовым качествам внимания. И у меня всегда были хорошие достойные клиенты, я никогда не нуждалась в какой-то там рекламе. Вот таким образом я встретила Перестройку в магазине.

КОРР: Сложно было открыть первый магазин?

Лилия Рах: Нет. Опять же я нашла очень хороший отклик. У нас люди, которые ушли из профтехобразования в виду своей, может быть, некомпетентности, потому что пошли большие сокращения. И в Талдыкургане открылось Русское общество — «Русский центр», и на базе «Русского центра» я нашла поддержку. То есть, они мне открыли коммерческий магазин, который работал в течение двух лет, а потом я стала работать самостоятельно, потому что что-то произошло с «Русским центром».

КОРР: А одежду для вашего первого магазина все-таки в ту эпоху как вам удалось закупить?

Лилия Рах: Я сама не ездила. Я находила людей, которые уже, допустим, ездили в Польшу, в Москву, и стала работать с ними. По крайне мере в моем магазинчике, «Славяночка» он назывался, я старалась продавать то, что очень редко было даже в Алма-Ате. А дефицит для Талдыкургана — это было естественно, я была в поисках и искала все через людей, контактировала, находила. То есть, брала у них товар, чтобы удивить чем-то Талдыкурган. Мне, если честно, всегда в работе — что в шоу, что в Комсомоле, что в педагогике — хотелось чем-то кого-то удивить. Я пыталась это сделать, а насколько это у меня получилось в жизни, я не знаю. Но раз мы сидим в магазине, значит, наверное, что-то получилось.

Одежда. Культура

Лилия Рах: Дальше я начала понимать, что мне этого мало. Мне мало того, что мне предлагают люди, с которыми я контактирую. Я стала выезжать сама. Я один раз была в Польше, я съездила в Дубаи, и я не нашла себя. Я мечтала просто попасть в Италию. Это на интуитивном уровне, по гороскопу говорят, что я в прошлой жизни была итальянкой, видимо, поэтому меня тянуло на землю Италии. Мне безумно нравилось, когда я попала в Италию, мне казалось, что я попала в рай, и что счастье наконец-то состоялось. Я нашла все, что я хотела. Темперамент итальянский, именно болезнь не вещизмом, а болезнь красотой. Они все ухоженные люди, это люди, которые следят за собой, я хочу сказать. Они ни в коем случае не красивее людей, которые живут в республиках бывшего Советского Союза – россияне, казахстанцы – люди, женщины тем более, они гораздо красивее, чем итальянки, но ухоженнее страны, чем Италия, я не видела. Самые ухоженные люди — это итальянцы. Когда я туда попала, я поняла, что не зря мечтала об Италии. И, естественно, первое, что я находила – это чем удивлять жителей Талдыкургана, жителей Алма-Аты. Причем, я делала это параллельно через своих друзей. Я и в Алма-Ату кое-что привозила из Италии. Потом был Париж, а сейчас это уже и Швейцария, и Бельгия, и Италия, и Дания, и Америка, и Япония — мы имеем все страны. И Франция, естественно. И я думаю, что еще есть чем удивлять, я не считаю, что работа сделана на 30 процентов, хотя 10 лет потрачено на эту работу в Алма-Ате. Это очень мало. Нужно делать дальше, дальше работать над тем, чтобы опять удивлять, нести новое, нести культуру именно европейскую, потому что мы немножко в этом плане застоялись в советское время. Нам нужно развить культуру обязательно. И я думаю, что одежда – это, я не знаю, 50-60 процентов от развития культуры. Как одеваться, как выйти в люди, как себя вести, как себя держать. Умение одеться правильно на переговоры, на встречу какую-либо — это очень важно. А в советское время видимо этот момент был упущен. Но сейчас все работают над этим. Столько стилистов, столько людей грамотных, которые отдают себя этому. Это очень правильно, надо все это поднимать.

Алма-Ата – Fashion-зона

Лилия Рах: Я жила в Талдыкургане — это Семиречье, это безумно зеленый край. Это воздух. Благодаря управлению, я поездила по всей области, я видела красивейшие места, которые не уступают Швейцарии — это Андреевский район и Саркандский район, это и Алакольский район. Я все это видела, все очень красиво.

Алма-Ата. Даже энергетики говорят, что здесь особая какая-то атмосфера, особая энергетика. У меня европейские гости заболевают, и вот я заболела Алма-Атой. По крайне мере, я сразу поняла, что это город, который fashion однозначно. И что здесь нужно базироваться. А какие красивые люди, ой, я не знаю, вот говорят, что россиянки и украинки, а я вообще считаю, что самые красивые женщины в Казахстане, потому что здесь столько микса, уже как мулаточки, я вообще просто поражаюсь. Насколько природа постаралась над этими девушками. И понятие «fashion», понятие этой культуры находит отклик именно в Алма-Ате, регионы не так откликаются. Я поняла, что меня здесь ждет много работы, а мне нравится работать. Я, наверное, жалела только о том, что я опоздала. А чтобы полюбить Алма-Ату и понять, что это твое, я это сразу испытала.

Первый магазин принадлежал не мне, он принадлежал моей подруге Косамановой Динаре, и через нее мы начали работать. Да, я привозила то, что удивляло алмаатинцев, но они не знали, что это была я, потому что продавала и занималась продажами моя подруга. Магазинчик был где Пограничное училище, в этом районе, я даже не знаю какой там точно адрес. А потом мне предложили купить магазин на Муканова, вот так вот первый магазин и состоялся. «Lui-Lei» — так он назывался, и сейчас это название сохранилось. Я считаю, что он такой исторический у нас в плане работы в fashion. Мне предложили перебазироваться в этот магазин, и я, естественно, воспользовалась этой возможностью, сразу открыла этот магазин «Lui-Lei». То есть, я продолжала работу этого магазина, я его не открыла, я продолжала работу, и, естественно, уже экспериментировала с новыми брендами, и все возила свое — то, что мне душа подсказывала.

КОРР: Как Вас воспринимали сначала за границей?

Лилия Рах: Отвратительно. А, за границей? Тоже отвратительно. Я думала, здесь. Алмаатинцы встретили меня на негативе, однозначно не приняли меня, как алмаатинку. Я не была своей. Мне было тяжело в этом отношении, мне пришлось два с половиной года поработать, чтобы стать своей. А за границей было тяжело утверждать Казахстан, очень тяжело, и до сих пор идет это утверждение. Я благодарю все Дома, которые считаются с моей в частности работой и признают, что Казахстан — одна из самых развитых стран, и признают что Алма-Ата — это fashion-зона. Вот такое сейчас признание. Нас сравнивают целиком и полностью и с Парижем, и с Миланом, с самыми такими fashion-городами, и с Москвой. То есть, мы стоим все на одном уровне, и это здорово. Потому что такие, как я байеры — Миргуль Хакимжанова, Гаухар Капарова и Алиса (бутик «Milano») – девочки, которые потрудились, чтобы засвидетельствовать Алма-Ату, как fashion-город, и это очень приятно. Не все города признаны в мире, как наш город, и это наша работа. Алма-Ата сейчас для меня — это вся жизнь. Опять же мой муж говорит: «Без Алма-Аты она умрет и не надо ей ни Канны, ни Лазурный берег, ничего. Ее хватит на три дня максимум, если мы будем рядом, и обязательно работа, хотя бы по телефону, а больше ее ничего не устроит». Мне везде скучно, если честно, я об этом говорю совершенно искреннее. Мне везде скучно, я люблю Алма-Ату с ее проблемами, с ее всплесками, с ее энергетикой, с ее вздрюченностью… А мне все это нравится. Проблем много, а мне нравится. Нравится, потому что я испытываю счастье, когда я решаю эти проблемы и продолжаю этим жить.

«Темперамент бурлит»

Лилия Рах: Алмаатинцы, ой, вы знаете, я не думала, что по темпераменту они вот такие. То они добрые, то они злые, то они вспыльчивые, то они такие ласковые, нежные, гостеприимные. Вот что самое важное. Все это отмечают, это самая гостеприимная земля, все европейцы это отмечают. И действительно, у нас любят радушно встречать, и алмаатинцы отличаются этим. А в остальном, я говорю, они бывают разными: вздорными, ласковыми, нежными — темперамент бьет ключом. Я думаю, это видимо все-таки от смешения, кровей, которые существуют в Казахстане и в Алма-Ате. Это здорово. Значит, жизнь продолжается, раз кровь бурлит, раз есть этот темперамент, раз есть выплески. Например, придет клиент: «Как у вас все красиво, как все замечательно», а потом: «Да что это такое, почему у вас такие цены? Все плохо» — это тоже здорово, это жизнь. Я это воспринимаю. Жизнь — это здорово, и то и другое — это результат работы. И опять — хорошей работы, раз такое восприятие. По крайне мере, нет равнодушных людей в Алма-Ате, и это важно. Это важно, что пульсирует — это характер, харизма. Харизма в алмаатинцах существует — это здорово, мне это нравится, европейцам это очень нравится.

«Работать в красоте».

КОРР: Мне кажется, Вы всю жизнь так активно занимались своей карьерой…

Лилия Рах: Вы не поверите ,трудовой деятельностью – да, но только не карьерой. Я ни к чему не стремилась, поверьте, я вам честно говорю. Я стремилась только работать в красоте. Мне очень хотелось, я не знаю, проводить красивые шоу — это была моя мечта. Мне хотелось самой одеваться красиво, к этому приучила меня мама, чисто по природным инстинктам. У моей мамы два класса образования, у нее нет образования по поводу fashion тем более. А мне хотелось красоты как можно больше, чтобы больше людей красивых ходило, чтобы это исходило от меня, вот это — да. Если это карьера, если это относится к тому, что я стремилась к карьере – это желание самой что-то дарить людям. Да, этого мне очень хотелось, но строить карьеру именно таким образом, что я должна стать лучше, что я должна открыть такие-то магазины, этого вообще не было, абсолютно все стихийно. Работала в Комсомоле и вдруг поняла, что Перестройка и надо что-то делать. Мой любимый учитель закончил свою работу, я потерялась. Вдруг здесь предложение: давай откроем магазин, давай это сделаем, «Славянский центр» давай сделаем… И все началось вот таким образом. Все стихийно происходило — и открытие одного, второго магазина — все стихийно, я не стремилась к этому. Я совершенно откровенно говорю об этом. Близкие люди об этом знают, если кто-то мне в этом не верит, а думает, что я сознательно трудилась над чем-то… Допустим, многие люди, даже мама, говорят: «Лиль, ну что это жадность такая?». Нет, ну я не могу отказаться от Марка Джейкобса, который стал востребован в этом сезоне, и, естественно, я беру этот бренд. Я в поисках. Я отказываюсь от чего-то, что мне уже не нравится, я беру новый бренд, потому что я хочу, чтобы люди из моих рук получили новое и красивое. Карьера — это карьерный рост значит, я стремилась к этой карьере. Но мне хотелось, чтобы от меня люди получали новое и красивое, но единственно, уж простите, это стоит денег, поэтому вот этот всплеск, что дорого — это не от меня исходит. Дорого — это исходит от тех людей, которые трудятся над этими коллекциями. Но я хотела бы, чтобы люди замечали, что красота не только в том, что здесь продается, а красота – ну, посмотрите, у нас и стены красивые, мы хотим, чтобы жизнь продолжалась. Вот даже зелень подбираем в наши бутики с любовью, нам делают подборку кактусов в Голландии, что-то привозят из каких-то необычных мест. У нас очень много людей трудится над красотой в каждом магазине. Я благодарна своему архитектору, который понимает и творит вот это все его. Он придумывает все это. Я ему очень благодарна, это Ли Георгий — архитектор, которого я обожаю. Я считаю, что сама для себя его открыла, потому что он с периферии, он неизвестный архитектор. Мы все трудимся над тем, чтобы было уютно. Даже вот эти подсвечники в этом бутике создали для того, чтобы люди видели, что это ручная работа, мы сами придумали, чтобы на это обратили внимание. Не обязательно что-то купить, можно просто прийти и посмотреть, побыть в красивом зале. Я считаю, что это тоже как бы стремление к тому, чтобы подарить красоту. У нас в бутике не всё продается – приходите, в баре выпейте чашку кофе, полюбуйтесь на кактусы, которые мы привезли для вас из Голландии, послушайте музыку, которую мы везем из Парижа, из Милана, посмотрите на то, что делают вручную наши мастера, не обязательно это тащить из Европы. А наши мастера, они талантливы, мы их откапываем, мы их ищем. Вы знаете, ребята работают даже, допустим, стремятся не за деньги что-то сделать. Да, я плачу деньги потом. Дело в том, что многие творят оттого, что пришел заказ создать что-то необычное, людям это нравится, люди хотят дарить, чтобы о них узнали. «Посмотрите, я тоже могу это руками делать». Поэтому очень много людей творческих в Алма-Ате, очень много, нужно их откапывать. И опять же я, например, отказываюсь от того оборудования, которое привезли бы из Италии, хотя есть такая возможность, но у нас все делают здесь люди. И я всем людям безумно благодарна за то, что они понимают и создают это для нас, и люди находятся в теплом уютном помещении. Приходите просто, не для того, чтобы купить, а хотя бы полюбоваться этой красотой. Я, например, когда увидела вот эти портреты Мэрилин Монро… Вы знаете, эти портреты ровно за семь дней были сделаны фотографом для журнала «Vogue» до ее смерти. И это было выставлено в музее Парижа, я не могла их не привезти: естественно, я их купила. Я хотела, чтобы увидели это. Вы знаете, когда смотришь в ее глаза, вот отпечаток смерти уже был в глазах ее, она это чувствовала видимо. Может быть, человек не может выразить свое чувство, когда он чувствует, что трагедия близка, но глаза об этом говорят. Она уже пережила настолько, что она приблизила эту трагедию к себе, и когда смотришь в ее глаза, это все видно. Я хотела, чтобы люди это все увидели, поэтому я это все тащу со всего мира, отовсюду сюда все эти вазы, все эти сундучки, чтобы люди соприкоснулись с этим. Да, мне нравится тратить на это деньги. Мне же за это не платят, но мне нравится тратить на это деньги для того, чтобы люди соприкоснулись с красотой. Я это вам сейчас рассказываю для того, чтобы вы поверили – я действительно по-настоящему хочу подарить красоту.

Мотивация – жизнь. Хочу жить. Мой муж говорит: «Нельзя её всего этого лишить», поэтому он сложил ручки и уже не сопротивляется. Когда мы жили с ним на квартире, спали на полу, простите, я уже в магазин заказывала диваны и так далее. Красный, синий придумывала и так далее. Он тогда боролся с этим: «Ты ненормальная, ты создай уют в доме, а потом…». У меня было стремление, чтобы жизнь была в бутиках, чтобы как можно больше людей соприкоснулись именно с жизнью в бутике. Мотивация одна — хочу жить. Я не хочу останавливаться, я хочу решать какие-то проблемы. Вот когда решаешь проблему, становишься счастливой. Кончаловский в интервью, не помню, в каком журнале я читала, сказал: «Люди еще до конца не понимают, что счастье не когда тебе дарят подарок, а счастье именно в том, что ты решил проблему, и вот когда ты ее решил, маленькую или большую, в семье или по работе — ты счастлив, и вот эти минуты счастья и есть настоящее счастье. А не то, что тебе подарили подарок. Счастье — это другое». Решение проблем — это жизнь, это счастливая жизнь. А подарок — это вот кайф, это такое чувство перенасыщения — что ты хотел, ты это и получил. А счастье — решение проблем, продолжение жизни для меня это и есть жизнь. Хочу жить, хочу работать, не могу я без работы, потому что тогда для меня жизнь останавливается. Сколько можно отдыхать? Ты едешь на отдых, я не могу, мне три часа, ну сутки, и то в сопровождении работы. Я не могу, мне нужно работать.

Главные люди.

Лилия Рах: Главные люди – дети, муж и мама. А вообще, вы знаете, я безумно люблю всех людей. С другой стороны, вы знаете, вот эти девочки, которые здесь ходят в бутике, они скажут, наверное, что они главные в жизни, потому что я им столько энергии отдаю. Я их тоже люблю. И хотя я их так сильно наказываю, я их так ругаю, но я это делаю от любви, я хочу, чтобы они стали лучше. Я их люблю, поэтому я с ними живу, я все дни рождения… Однозначно каждый год отмечаю свой день рождения в своих коллективах со своими людьми, с которыми работаю. Почему? Потому что я их люблю. И очень редко собираю близких людей: наверное, меня уже не хватает на это. Я люблю их. Они тоже главное в моей жизни после семьи, понятно. Семья — это самое дорогое. Они — главное в моей жизни, и всё, что с ними происходит, для меня это важно. Я хочу, чтобы они тоже выходили отсюда чище, лучше, с большим понятием красоты. Я хочу им создать условия для того, чтобы они жили лучше, не смотря на трудное время. Если на улице холодно, значит, на работе им должно быть тепло. Если на улице голодно, значит, им здесь должно быть сытно. Если на улице некрасиво, я хочу, чтобы они были красивые.

Тася РЕЙВ