«Я люблю этот город».

Я помню парк 28 панфиловцев — замечательный парк, спасибо Динмухамеду Ахмедовичу Кунаеву. Мы там в начале 90-х на летних площадках возле парка и в самом парке с массой девчонок познакомились, массу замечательных часов провели с товарищами. Пили пиво, прячась от милиции. Была канистра, спрятанная в обычную спортивную сумку, из нее тянулась трубочка пластиковая — обычная система, которая проходила под куртку, выходила в рукав и так зажималась. Милиция ходила рядом. Я думаю, что они все понимали, но поскольку мы себя вели мирно и дружелюбно, то они не обращали на нас внимания. Если помните, в Алма-Ате были раньше такие районные группировки. Конечно, назвать их группировками нельзя. Потому что с тем, с чем можно столкнуться сейчас, это было несовместимо. Потому что все равно это было, можно сказать, по-доброму. Конечно, иногда били не по-детски, но никогда это не было жестоко или супер-агрессивно. Можно сказать, что я лично какую-то школу получил, понимая, где свои, где чужие. Ну, условно чужие, потому что все равно учились зачастую в одной школе. Понимали, что такое честь и достоинство, была своя иерархия такая достаточно мягкая: можно было знать, что за тобой есть старшие ребята, которые не дадут тебя в обиду. Самому надо было защищать младших.

Я помню пионерское детство, галстуки красные, чудные. Нас было несколько человек, и мы сразу не попали в пионеры. Я не помню, то ли по болезни, то ли ещё почему-то, но нас водили к памятнику Ленину в парке возле Старой площади отдельно. Какое это было переживание — октябрятские значки, пионерские галстуки, комсомольские значки. До сих пор помню 4 принципа демократического централизма. Это была такая основополагающая веха для принятия в Комсомол. То есть, я люблю этот город. Я помню, однажды, в начале 90-х, когда самый первый «комок», коммерческий магазин круглосуточный, появился на Ленина-Шевченко. А мы тогда жили на Тулебаева-Курмангазы. И вот в районе 3-х часов ночи мы пошли за сигаретами и переходили по диагонали улицу — сейчас она называется Кунаева, а раньше называлась Карла-Маркса – от Курмангазы до Шевченко переходили по диагонали. Три часа ночи, машин тогда такого количества не было, тихое спокойное лето. И нас забрала милиция вдвоем с парнишкой. Мы спрашиваем: «Ребята, за что вы нас забираете? Мы трезвые, адекватные, мы ночью идем за сигаретами». Они отвечают, типа, вы создаете аварийную ситуацию на дороге. До сих пор не могу забыть эту историю. Особенно применительно к нынешнему времени, когда такси можно поймать в любое время в любом уголке города — все это было весело. Поскольку нас забрали, дежурный на нас так посмотрел и говорит: «Что вы их привезли?» Они ему отвечают, типа, нарушали там. Ладно, посадил он нас у себя в дежурке, напоил чаем — капитан милиции, до сих пор помню. И мы сидели до 7 утра. Потом сменился наряд, он говорит: «Я не могу вас отпустить, пацаны. Не положено». Сменился наряд – видимо, те уехали, эти приехали, и он говорит: «Идите домой, идите». События на площади помню, поскольку в тот момент мы жили с родителями выше Абая по Байсеитовой. Вооюще-то я вне политики. 1986 год. Это было как бы с одной стороны интересно, поскольку детство, юношество. Родители не пускали. Просто меня свалил грипп в тот момент. Потом все это как-то разгонялось, мы этого не видели, мы только это слышали. То есть, я не знаю, как позиционировать это событие — как положительное или как отрицательное. Хорошо, что оно сейчас отмечено праздником — днем памяти. Потому что, безусловно, в любых массовых столкновениях погибают люди. Конечно, зачастую невинные люди.

Ещё помню начало 90-х, когда все занимались псевдокоммерцией. Одна партия банок пива продавалась по 6 тенге. Ты звонишь, говоришь: есть пиво. Потом к тебе звонят, говорят уже другие люди: у нас есть такое пиво. Цена при этом растет. Все это было весело, забавно: съезжалось по 20-30 человек к одному контейнеру, открывали, а там пива-то нет — просто воздух. Я даже помню шутку тех времен: продается листва осенняя желтая, самовывозом, количество не ограничено.

«Школа, конечно школа».

Школа, конечно школа. Не зря говорят, что мы все родом из детства. Мне повезло с родителями, с воспитанием. Правда, с одной стороны мои родители были постоянно в командировках, потому что матушка занималась партийно-советской работой, а отец занимался профсоюзной деятельностью, и они постоянно были где-то, что-то решали, двигали – ну, для страны, естественно. Я рос с тетками, с бабушками. Родители приезжали, конечно, вкладывали в меня душу, запихали меня в музыкальную школу, которую я пережил — спасибо учителям, замечательные люди. А школа — это огромный этап жизни, конечно. Школа не просто общеобразовательная — это школа жизни: тоже свой социум, свои нюансы. На днях мы встречались с одноклассниками, и, к сожалению, пришло не большое количество народу. Ну, как сказала одна из девушек, пришел костяк.

Мы все были из разных как бы школьных кругов, из разных школьных — не социальных. Вы же знаете, школы делятся на компании, по интересам. Когда мы встретились спустя 20 лет, мы были рады видеть друг друга, увидеть, что мы живы-здоровы и более-менее успешны. Я учился в 56 школе — она была имени Сатпаева, находилась на Фурманова и Джамбула. Я в прошлом году заходил туда и, к сожалению, старых преподавателей осталось только 3 человека. Сейчас, конечно, новый состав – нельзя сказать, что они хуже или лучше, просто другие люди, другое время, по- другому учат.

Кое-что о бизнесе.

КОРР: Помните, в 90-х годах было много беспредела в плане бизнеса. Брали кредиты, потом не возвращали, давали откаты. А вот уже в 2000-х годах это сохранилось? То есть, мне интересна кухня бизнеса.

Т.А: Я думаю, что где-то сохранилась откатная система, но она уже отживает себя. Потому что сейчас как бы другой уровень взаимоотношения между людьми, которые делают дело. То есть, зачастую это бизнесмены — какой смысл там брать откат? Воровать деньги из своего же кармана — это немыслимо, это просто глупость. Уходить от налогов тоже бессмысленно. Я знаю, что сейчас львиная доля компаний и даже тех, кто до сих пор был не легален, давал зарплату в конвертах, они сейчас все переходят на легальную систему, потому что это неправильно, это невыгодно. Чиновники тоже сейчас как бы перестраиваются, и молодежь уже мыслит иначе. Потому что опять же мы работаем для кого? Естественно, в первую очередь для того, чтобы заработать, для себя. Естественно, кормит себя, кормит людей, которые на него работают и тех пенсионеров, которые обеспечили ему такую жизнь. То есть, я считаю, что идет процесс легализации.

Я делю людей на два психотипа: это негативисты и позитивисты. Я стараюсь быть оптимистом, позитивистом. Потому что люди говорят — трудно жить, трудно делать то-то и то-то. Я считаю, что трудно все делать только в первый раз. А когда ты знаешь схему, когда ты знаешь механизм, то просто настраивай себя на положительный результат.

КОРР: А вот коль Вы провизор, Ваш бизнес – медикаменты, то я помню, был такой период примерно в 2000 годах, когда в аптеках было много просроченных лекарств. И много лекарств, которые запрещены к употреблению во многих развитых странах, и их спихивали сюда, они лежали на наших прилавках. Это издержки бизнеса или это издержки государственной политики? Почему так происходило?

Т.А: Я думаю, что это издержки и бизнеса, и политики. То есть, часть вот этого вала шла как помощь гуманитарная. Я думаю, что аппарат, который существовал на тот момент, он в силу того, что я сам работал в той структуре на тот момент, характеризовался недостаточностью людей и их квалификации. Понимаете, когда рухнул Союз, много высококвалифицированных специалистов оказались невостребованными. Многим из них пришлось выживать, то есть, на базаре торговать. Чуть ли не до грузчиков доходили. В те годы, я помню вот что. У нас есть улица Сейфуллина, которая раньше была как бы неофициальной биржей труда. И периодически мне лично доводилось там брать ребят на черную работу — кирпичи перетаскать, занести мешок песка. И разговорившись с этими людьми, можно было запросто нарваться на профессора геологии, например. Зачастую я встречал своих однокурсников, на базаре торгующих тряпками, в охране. Взрослый умный парнишка замечательный сидит охранником. Я говорю: «Почему ты здесь?» Он говорит: «Потому что надо жить, кормить семью». То есть, это был период такой: нельзя сказать, что были виноваты. Естественно, по политике там что-то замутили, народ отреагировал. Не обязательно, что народ отреагировал правильно, не обязательно, что политики сделали неправильные шаги: всё вместе давало такую картину. И когда структура начала восстанавливаться, потихонечку, то была нехватка людей, потому что это была госструктура, и зарплаты были не очень высокие. И многие люди тогда работали во всех сферах неквалифицированные, в том числе и в сфере медикаментов. И пропускали гуманитарку. Попадались и нечестные бизнесмены, которые затаскивали этот товар дешево, либо получали его бесплатно, и здесь спихивали. Может быть, кривили душой те, кто держал аптеки, сплавляя этот товар. Это все было, безусловно: отрицать бесполезно. Потом было распоряжение по Минздраву — оно исходило с самого верха — о том, что нужно прекратить это дело, о том, что нужно самим развивать эту отрасль. На тот момент 96 или 97% всех лекарств, существовавших в стране, были импортного происхождения. Это был запад, страны соцлагеря. В том числе с Украины шел большой поток. Но Украина всегда производила более или менее хорошие лекарства. И были приняты меры, был ужесточен контроль качества, были ужесточены процедуры ввоза и регистрации. И я думаю, что на сегодняшний момент ситуация более-менее стабилизировалась. У нас развивается производство. Я знаю, что только в Алматы есть 3 предприятия, выпускающих лекарственные препараты.

КОРР: В Алма-Ате едва ли не на первом месте среди предприятий малого и среднего бизнеса стоят аптеки. На каждом квартале по одной, а то и по две аптеки. Неужели их хозяевам это достаточно выгодно, чтобы существовало столько аптек в городе?

Т.А: Знаете, среди провизоров есть такая как бы полушутка: люди могут не покупать новых тряпок, могут не покупать новых машин, могут жить в землянках. Но от чего люди не откажутся никогда — они никогда не перестанут питаться и никогда не перестанут лечиться. По данным, кажется, за прошлый год мировой оборот фармации составляет от 400 до 500 миллиардов долларов. То есть, фармрынок, можно сказать, загружен хорошо. Потому что бизнесмены это такие же люди, как и мы с вами: они не станут делать то, что им невыгодно. Я считаю, что настоящий бизнесмен должен совмещать в себе 3 качества: быть бизнесменом, оставаясь при этом человеком, а в отношении, может быть, сирых и малоимущих быть даже немножко святым. Тогда он будет на плаву, будет воспринят своими партнерами, населением, нашим народом.

Леон КОСТЕВИЧ