Нормальный средний пацан.

Игорь Прытков: Я учился в 39-ой школе, а жил в районе Тимирязева, на перекрестке Тимирязева-Маркова. А 39-ая школа находится на перекрестке улиц Комсомольская и Мира. И постоянно приходилось мне ездить на автобусе. Мне очень запомнились эти поездки, я 8 лет ездил на автобусе номер 2. Автобус был постоянно набитый, постоянно, как резиновый. Каждое утро были толпы людей на остановках. Автобусы останавливались либо за остановкой, либо не доезжая остановки, потому что всю толпу невозможно было вместить. И люди постоянно на старте, кто как угадает — либо за остановкой стояли, либо перед остановкой. И автобус тоже уже смотрел, как, где ему остановиться лучше. Если он видит, что перед остановкой много стоит и за остановкой тоже много, то он на остановке останавливается, если на остановке много народу, значит, он либо проезжает, либо не доезжает. И вот к 8-ми, считай, в школу, с 7 утра я в этой толкучке. Кто-то цепляется, кто-то за автобусом висит — вот это я застал. Это буквально были 80-е годы:1977-ой и 80-е. Вот это мне запомнилось. Запомнились Брежнева похороны. Настолько долго он правил страной, что все думали, что сразу начнется война какая-то: была такая пауза, такое затишье, все чего-то ожидали. В общем, ничего страшного не произошло. Был Брежнев, потом Черненко, потом уже начали они что-то через каждый год умирать. И, в общем, не боялись мы уже.

Районы. Сейчас как-то эта тенденция поугасла. Хотя я стал замечать, что вроде опять возрождается она. Алма-Ата, как известно, всегда была поделена. Я замечал такое еще в Казани, у нас очень сильно похож был в советское время город на Казань, по понятиям очень похож. Алма-Ата была разделена на районы. И сейчас как бы такие негласные, неофициальные районы под всякими названиями есть. У каждого было свое название опять же неофициальное. И была определенная иерархия: младшие, старшие, старики, старшаки, щеглы — это у нас было сильно развито в Алма-Ате в советское время. Даже в газетах писали, что были регулярно какие-то драки между районами, кто-то у кого-то забрал часы, те пошли на разборки с этим районом, договорились толпа на толпу дрались. В общем, каждый район всегда отстаивал свою территорию, своих, свою компанию, свой круг. Были такие, которые не принимали участия в активной жизни двора, в активной жизни района. Были такие, которые, наоборот, активные. Слишком активные попали в тюрьму. Те, кто не принимал участия, стали какими-то учеными, может быть, или которые учились, больше времени уделяли учебе, какими-то видными деятелями. Многие из моих друзей, конечно, умерли, в 80-е годы, развелось много наркоманов. Многие очень хорошие ребята превратились в наркоманов и так бездарно ушли из жизни молодыми. Это вот было все в районах. Никто никого никогда не продавал, очень большая редкость, всё как бы оставалось внутри района, внутри круга.

КОРР: А Вы каким были?

Игорь Прытков: Я всегда был активистом. Мы устраивали хоккейные состязания, сами заливали каток. Я как бы был в кругу друзей всегда нормальным таким средним парнем, как и все молодые в основном ребята. Я занимался хоккеем, и мы играли в хоккей, сами заливали каток себе во дворе, на стройках воровали строительные щиты такие деревянные и из них сами огораживали коробку этими щитами. Рядом строек много было и, в общем, огораживали коробку, залазали в подвал, там у кого-нибудь шланг выпрашивали — у стариков или у кого есть — и этим шлангом заливали себе каток, устраивали между домами соревнования. Люди были открыты, какое-то общение, как в песне у Варум: «Где без спроса ходят в гости, где нет зависти и злости» — слова, подходящие для того времени. Все соседи друг друга знали, друг к другу ходили все без проблем, какой-то одной дружной семьей жили. С детства по стройкам лазали. Сейчас вспоминаю, вообще рисковали очень сильно. Одних наших друзей — детские воспоминания — их плитами завалило на стройке. В гости к кому-то приехали, и как-то гости эти пошли гулять на стройку, они нас тоже звали: «Пойдемте на плитах кататься». Там плиты неровно положили строители, и они вот так — одна плита на другую, и они из рогаток стреляли там пульками, войны устраивали, из пулек железных делали алюминиевые, из проволоки нарезали пульки и воевали. Постоянно, какая-то войнушка была. И вот этих ребят, которые пошли кататься на плитах, их завалило — у меня это очень так отложилось в памяти. Могли бы так же и мы оказаться вместе с ними, буквально час какой-то прошел, и все это случилось.

Хорошее воспоминание, наверное, когда нам купили мопед — раньше название у него было «Верховина». Сначала на них ездили, потом подросли, на «Явах» гонять стали, на мотоциклах, уже собирался определенный круг. С какого бы ни был района, все равно ты уже с этим кругом общаешься – ремонт мотоциклов, запчасти, ночные гонки были. Нас гаишники гоняли сильно, а сейчас они стали друзьями — эти гаишники, которые были молодыми. Сейчас они руководят нашим ГорГАИ, уже они полковники. Когда-то они нас с пацанами гоняли на мотоциклах, сейчас мы дружим, общаемся. Как бы это говорит о чем — о том, что город небольшой, знаем друг друга, общаемся. Жизнь как-то пересекается, и хорошие отношения остались. Раньше мы их как-то не воспринимали, сейчас прошли годы, все стали взрослыми людьми, а раньше негативно относились: менты, не менты. Сейчас уже просто, как соседи, общие знакомые, друзья. Мотоциклы эти делали: конечно, такая отдушина была в советское время. Много мотоциклов ночью по Алма-Ате, рев такой, с девчонками.

Декабрьские события.

Игорь Прытков: Помню путч в 1988-ом, ой, в 1986-ом году — в 1988-ом я в армию пошел. В 1986-ом мне было 16 лет, помню, вот эти выступления, когда Кунаева сняли. Помню студентов — я тогда учился в Торгово-кулинарной школе и работал на практике в Казгуграде, в комбинате питания, обслуживания студентов. Путч днем начался, начались волнения, днем студенты стали собираться. У нас сразу на производстве чрезвычайное положение объявили, все закрыли, окна, двери, мы ничего не поймем: ни выйти, ни пройти… Я как раз учился и одновременно на практике был в комбинате питания, и в общем-то такая была атмосфера напряженная. Домой не отпускали, не выпускали нас с работы, должны были развезти в сопровождении милиции — мол, типа, студенты. А мы ушли с пацанами спокойно, пешком ушли. Смотрим, пока спокойно, там кучка собирается потихоньку, там. Я жил рядом с площадью, на Тимирязева-Маркова, и вечером мы через кирпично-заводские, через частный сектор, там везде закрыли дороги, улицы перекрыли, а мы через дворы хоп, и на Новую площадь, где Телецентр. Прошли туда и наблюдали, как студенты выступали, как их выбивают из толпы несколько человек, отгоняют и бьют, милиция — и в автобус, отбивают от основной массы, они начинают разбегаться. А мы, получилось, сверху, возле Телецентра наблюдали все эти события, с прожекторами, «поливалки» были. В общем, такое для нас это было событие, что в советское время такого не может быть, это что-то, сравнимое с Октябрьской революцией, что-то такое было. А брат старший у меня работал на автобусе, он рассказывал: едет он вечерним рейсом, значит, толпа студентов выбегают и прям автобусу дорогу перекрыли. Он говорит, тоже испугался, но уже там ничего не поделаешь, они просто начали сразу двери выламывать в автобусе, и он открыл двери им. Они зашли спокойно и говорят: «Мы устали, просто в «Орбиту» нас, не по маршруту, отвези». Там в общежитиях они жили. Они усталые, мокрые, грязные, залезли. Пассажиры, конечно, испугались, их там несколько человек было в автобусе, но никого не тронули. До «Орбиты» он довез, все вышли. Вот мне брат рассказывал, я помню в 1986-ом году.

«Начал посещать заведения»

Игорь Прытков: С 16 лет я учился и параллельно работал на практике и на производствах. И уже начал понимать, где, кто куда ходит. Начал ходить по заведениям, по ресторанам. У нас практика была не только в Казгуграде в студенческой столовой, но была и в ресторанах. Вот кумысхана «Демалыс» была у нас такая известная. Очень красивая, казахская кухня, казахская культура в стиле юрт, такие залы. Там разувались, садились, как положено по древним традициям, там блюда пятнадцатого-шестнадцатого веков, древний куырдак, как делал дед для Чингисхана, для Аблайхана. Там правильно лепешки делали, баурсаки, кумыс привозили. Эта кумысхана «Демалыс» входила в программу туристических маршрутов, когда туристы приезжали. Их привозили, специально показывали, кормили этой кухней – очень грамотное, я считаю, было заведение. Сейчас оно не существует. Потом ресторан «Казахстан», «Океан», пиццерия на площади, где сейчас «Vogue» — там собиралась тусовка. Гриль-бар «Меруерт», на «Аккушке», понятно. А я молодой как бы ходил, тоже интересовался. Летом копейку зарабатывал, тоже уже ходил по этим заведениям, нас там гоняли… Молодые были. В основном торгаши гуляли, они жили хорошо. Узбеки неплохо, дагестанцы, кавказцы — они в те времена занимали посты на базах на продовольственных, в ресторанах. Такие были диаспоры, скажем так, они кланами жили, и общение у них было в своем круге. Автомобили эти, «шестерки», «семерки», потом «девятки» пошли. Это уже в 1986-ом году. Ресторанов-то мало, заведений мало, а народу, у кого деньги есть, потратить их, в общем-то, негде. В каждый ресторан была практически очередь. «Алма-Ата» («алматушка») ресторан – тоже хорошее место было. Я помню, в ресторане «Казахстан» на практике я был, там было 90 официантов. 90 официантов — вы представляете себе, это сколько в зале народу было!

90-е, бизнес.

Игорь Прытков: В 1990-ом году я как раз из армии пришел. Чем запомнилось? Тем, что деньги обесценились. Многие люди, конечно, денег лишились. У кого-то на книжке были деньги, они обесценились сильно. В общем, был бардак. Страна распадается, никто не знает, что делать. Милиция не знает, кому подчиняться, криминальные круги безнаказанно действуют, много было всяких разных группировок. Они свободно действовали, никто не мог на это повлиять. Я запомнил, что люди, не имеющие отношения вообще к какому-то производству, начали становиться хозяевами производства, начинали это все рушить, ломать, все это переделывать. В общем, 90-е годы были, скажем так, странные. На Кавказе были подешевле вещи, я ездил туда, покупал вещи, одевался, потому что после армии из всех вещей вырос старых. Ездил к друзьям в Грозный в то время. Там в 90-е годы мне запомнилось, что уже вообще не работала никакая власть. Вот говорят: Дудаев, Дудаев… Да Дудаев реально уже не управлял ситуацией. То есть, там одна группировка — Салман Радуев, к примеру, или Масхадов (но Масхадов, он как бы в правительстве с Дудаевым), — в общем, у них по планам это все разделилось, уже автоматы, оружие продавали на барахолке. Обычная барахолка, а можно было купить оружие. Уже закон там не работал, уже на машинах они ездили и сверху ставили автоматы, пулеметы устанавливали на 140-е мерседесы. Так что там в 90-е годы уже всё это творилось в Грозном. Но я успел как-то у друзей там побывать, пожил, посмотрел, в общем, поездил, но благополучно вернулся. Два раза там был.

Естественно, 90-е годы дали много возможностей людям именно в том плане, что Казахстан обрел суверенитет. Наши современные бизнесмены — в то время молодые грамотные ребята — кто хорошо понимал ситуацию, кто учился хорошо и понимал вообще международную ситуацию, рынок, у них, конечно, появились большие возможности, их перестали душить, зажимать. Раньше шаг сделаешь, чуть что — сразу: спекулянт, в тюрьму. Уже почувствовался в то время свободный ветер, и уже можно было дышать, конечно, легче в этом плане. И мне как молодому человеку 20-летнему после армии, мне было легче уже где-то находить работу, бизнес, кооперативы. Кредиты брали, возили товары всякие-разные, продавали. Я занимался машинами. Я уехал в Тольятти, в Самару, и там практически четыре года прожил — с 1991-го по 1994-й, то есть, с конца 1990-го по 1994-й. Я находился на той территории, сюда отправлял груз. Там всякие группировки были, поэтому выехать очень сложно было за территорию Тольятти, Самары. Постоянно на какие-то машины нападали, еще ломаются машины постоянно. Люди остановились, сломались, и уже к ним подъехала одна группировка, деньги сняли, потом другая, — в общем, был бардак в то время полный, конечно. Завод – половина работала, половина не работала по машинам, сложно, очень было сложно. Очень много убивали людей, очень много без вести пропало знакомых и погибло много, в общем, мне повезло как-то. Я со всеми дружил, общался нормально, и с разными очень людьми. И мне как бы повезло. Вроде, приезжаешь к одному на поминки, которого в выходные хоронили, а это уже, оказывается, другого хоронят. То есть, вот так вот было. Вроде, собираешься, думаешь, поминки этого, а это уже похороны другого из авторитетов. В общем, передел собственности был страшный там, в Тольятти, в Самаре. К 1994-му году я уже вернулся и основательно здесь занялся шоу-бизнесом — ночные клубы, первые дискотеки. Первый ночной клуб был — «Элит» назывался. Мы организовали. Кафе там было раньше, мы сделали ремонт и открыли один из первых ночных клубов. Нет, даже второй, можно сказать.

«Ночной клуб Элит».

Игорь Прытков: В те годы это в диковинку было. Раньше были рестораны, дискотеки, а тут ночной клуб практически закрытый. И в основном собирался определенный круг. Мы с друзьями много здесь знаем людей из разных кругов. И у нас такой был клуб, как нейтральная территория, никто никого не трогал. Я сейчас вспоминаю, на сегодня таких клубов я просто не знаю, потому что сейчас в погоне за клиентом всех, кого не лень пускают, в общем-то, неизвестно откуда кто появился и публика соответствующая. А у нас публика была такая, именно наша, городская, друг друга все знают, с одного района вроде как все. И вот за одним столиком могли сидеть чиновники, за другим столиком бандиты, за третьим менты, дальше проститутки, извиняюсь, за следующим бизнесмены – и никто никогда никого не трогал. Это было первым «золотым правилом» в нашем клубе, чтобы никто никогда никого не трогал. Мы не допускали, чтобы произошел какой-то конфликт у коммерсантов с криминалом или у Ментов: они, в общем-то, все люди. Один раз, помню, меня позвали. Подъезжаю к заведению, смотрю, охрана лежит, все готовые, живые, но побитые.

Захожу, а там какая-то группировка непонятная. Вот такие огромные люди, а у нас полный зал народу. Они туда-сюда, люди в ночном клубе ходят, выходят, заходят. Я смотрю, а этих людей сразу видно — они зашли в одежде. Я не могу ничего понять, что произошло, еще не добрался до бара, до администратора — народу много. Смотрю, выходит один из туалета и хочет зайти внутрь. Он в плаще длинном, огромный стоит передо мной глыба какая-то. Я ему: «Молодой человек, подождите, вы куда?» Он смотрит на меня — мол, кто такой, что я ему хочу сказать, он не поймет, откуда этот человек взялся, ему надо туда зайти, и всё. Я говорю: «Вы подождите, вы хотя бы верхнюю одежду снимите. Вот вам будет приятно, если вы будете с девушкой сидеть, и кто-то зайдет в плаще, в верхней одежде, а ваша девушка в вечернем платье? Он зайдет и этим плащом ее заденет, вам же неприятно будет». Он так что-то послушал меня и говорит: «Ну как я тебе его сниму?» И так открывает плащ, а у него там автомат висит, понимаете? И пошел в клуб. Вот такой был случай. И мы после этого, конечно, встречались с ним, разбирались, как-то договаривались с людьми, договаривались, чтобы никто не нарушал правила. Опять же друг друга все знают, чтобы эти не трогали этих, а эти тех, чтобы такая зона была перемирия. Мы всегда на этом жестко стояли, чтобы за воротами, за клубом уже дальше сами, а внутри чтобы такого не было.

Значимые люди.

Игорь Прытков: Самые такие интересные, достойные бизнесмены, которых я видел, с которыми общался, которые именно люди ученые, которых впоследствии жизнь в такие рамки ввела, что им пришлось заниматься бизнесом – это, я считаю, достаточно успешные бизнесмены — Мухтар Аблязов. Он креативный, очень грамотный, очень интеллигентный и образованный человек. Вот из его команды в прошлом кто — Нурлан Смагулов, Ержан Татишев. Потом Жанна — торговый дом «Жанна» — это, я считаю, очень достойная женщина, она очень грамотная, интеллигентная, она, по-моему, даже доктор наук уже. Ерлан Татишев — брат старший Ержана Татишева, царство ему небесное. Из спортсменов, я считаю, это Даулет Турлыханов — великие спортсмены, батыры казахстанские — Серик Конакбаев. С ним я так близко не общался, я общался с друзьями его. Тазимбаев Даурен, Кайрат Масыкбаев — они борцы, достойные ребята, достойные казахи, достойные личности в нашей стране, в нашем городе. Из чиновников, из, скажем так, госструктуры я в то время был знаком с Гани Касымовым, и сейчас к нему очень хорошее отношение: он очень коммуникабельный, очень интересный, разносторонне развитый, очень много повидавший человек. Гани Есенгильдинов — гордость тоже, я считаю, нашей страны, яркая очень личность. Такой был Букешев Алим Бергенович, он умер, царство ему небесное, очень хороший. Махмудов Бекет Сапарбекович, я считаю, очень много сделал человек вообще для Казахстана и для спорта, для казахстанского бокса. Я считаю, последние десять лет это все связано с именем Махмудова Бекета Сапарбековича. Бутя, естественно. Бутя тоже, я считаю, такой парень грамотный, бизнесмен, интеллигент, и в компании с ним очень интересно, очень веселый. Те 90-е годы вспоминаю — очень приятный парень. Акатаев Мырзабек — такой он был тоже городской любимец, со всеми общался, со всеми дружил. Он был сам милиционер, а общался с разными людьми, со всеми кругами, не только с чиновниками и бизнесменами. Был такой музыкант Тахир Ибрагимов, царство ему небесное, он был величайший музыкант. Я думаю, большинство будет на моей стороне, потому что благодаря Тахиру наша музыкальная тусовка состоялась. Он как бы объединял всех, они через него все прошли, у него была как бы коморочка на Калинина и Мира, такой дом был типа коммуналки и там комнатка, где собиралась творческая интеллигенция. Он был моим другом, можно сказать, хотя он намного старше меня. Я с ним общался, хлебосольный такой человек. Потом группа «Жетиген» — Шарип Омаров тоже такой дядька хороший, царство ему небесное, он тоже умер. Он раньше музыкантом был, а потом, когда я уже с ним познакомился, он уже был чиновником, замакима города, потом послом в последнее время в Чехии, по-моему. Был еще такой Евгений Федорович Котов — он был замначальника УВД, он был другом моего отца. И вот мы с ним очень интересно общались, очень грамотный был. Полковник милиции и замначальника УВД города. Он придумал в те 90-е годы приспособление — система «ИР» называлось — информация реагирования. То, что у нас сейчас обычно – компьютеры, вся эта связь сотовая, Интернет, он предлагал уже в то время компьютеризировать все наши органы, чтобы только информация поступила от потерпевших, и тут же происходило реагирование через компьютер, через РОВД на уровне Советского Союза. Еще Советский Союз был, в общем, все там решалось и закрылось в связи с распадом Советского Союза, и дядька на пенсию ушел. Так он и не воплотил это и отказался жить, тоже умер. Такой великий человек, словарь Даля наизусть знал. Бердигулов Мурат Аркасынович был у него друг, тоже дай бог здоровья. Давно не видел — Романюк Миша, у него жена Гуля Бабаева, певица. Вот все наши алматинские корифеи. Боря Спицын – музыкант, шансон пел раньше в ресторанах. Ну «ашники» — «А-студио» — наши друзья. Нурлан Абдуллин, у нас тоже раньше он в клубах работал. Как и Кирилл Ли — раньше они очень популярные были.

«Где родился — там и пригодился»

Игорь Прытков: Алма-Ата. Ну, прежде всего я здесь родился, здесь мой дом. Я здесь родился, а где родился — там и пригодился, как говорят. Я алмаатинец. Конечно, я много где поездил, побывал, но Алма-Ата — для меня это всё. Для меня Алма-Ата — это моя укромная норка, где я могу спокойно жить. Здесь очень много друзей, я могу себя полноценно чувствовать в этом городе, это реально мой город. Алма-Ата — это мой город, мой дом, и я уверен, что я здесь проживу свою жизнь, и будет продолжаться мой род, мои дети. Много родственников, естественно, из России, сосланных сюда в Казахстан, моя родня. Вообще по линии папы, знаете, вся моя родня собирает мотоциклы «Урал». Это вот по линии папы, это на Урале, это под Свердловском, мой отец оттуда. А мама родилась в Караганде, но вообще-то бабушка, корни из Украины. В Москве много родственников. Вот у меня старший брат, он, к примеру, уехал — он всегда стремился куда-то туда, — а у меня здесь мои друзья, здесь мои активы, которые не измерить деньгами. Это все мои прожитые годы, общение с людьми, дружба — это не измеряется деньгами. И тому, кто уезжает, это надо все снова нарабатывать, надо снова прожить столько же лет, чтобы иметь какой-то свой авторитет, своих друзей, свой круг. Я вообще не сторонник этого. Да, я много поездил, много повидал, но когда я приезжаю в Алма-Ату, особенно утром, рано прилетаю и из аэропорта еду, и у меня, хотя я уже взрослый человек, у меня с каждым годом это не проходит — у меня постоянно наворачиваются слезы, настолько я люблю свой город. Особенно если летним утром, московский рейс, утром прилетаешь – зелень, из аэропорта едешь, «поливалки» эти поливают. Горы. До армии почему-то я горы не замечал, пока здесь находился в одном месте – ну, горы, как горы, они всегда есть. А как попал на другие территории – равнины, и когда я приехал в Алма-Ату через год, в отпуск приехал, я увидел эти горы — это нечто. И горы ведь разные бывают. Я видел горы таджикские, я видел кавказские горы, видел Карпаты и везде горы разные. Карпаты — мохнатые, кавказские горы — там растения разные, а у нас своеобразные. В общем, каждый кулик свое болото хвалит. В общем, наши горы мне нравятся больше всего. Город не простой, как и вообще страна. Я реально интуитивно вижу прекрасный потенциал, прекрасные перспективы у нашей страны. И я сам рад бы принимать участие, хотел бы, чтобы мои дети принимали в этом участие, чтобы продвигали нашу страну, нашу экономику, нашу неповторимую алма-атинскую, казахстанскую ауру, где сплелись интересы евразийские. Сюда больше России забежало. В те республики едешь — в Узбекистан, в Туркмению, Таджикистан — они уже всё, они далекие. Казахстан намного и за счёт того, что здесь разные национальности. Видимо, за счет того, что в свое время ссылали сюда много людей, крови перемешались. Люди гораздо более продвинутые, что ли, скажем, в Казахстане. Ну, это благодаря, естественно, политике нашего государства – это, безусловно, заслуга президента.

Тася РЕЙВ