Детство золотое.

Для меня Алмата — это родина. Хотя я сам родился в Усть-Каменогорске. Где-то в 1975 году мы сюда переехали: отца сюда перевели работать. Приехали, квартиры не было, мы снимали дом вот в Баганашиле — там частные дома, яблоневые сады. Ну, Вы представляете — с Усть-Каменогорска приехать и такое увидеть: яблоки на улице, это вообще для меня было… Мы просыпались с братом под стук падающих яблок. Представляете, с крыши яблоки падают. Пока умывались, туда-сюда, мама уже насобирает яблок. Вообще, для нас это была экзотика, потому что в Усть-Каменогорске такого не было. А здесь мы ходили по городу, срывали черешни, вишни, еще что-то.

Вообще Алма-Ата 1975-го года — это арыки наши тихие такие, журчание… Это был кайф, конечно. Для меня Алма-Ата — это ничем не передаваемое, конечно, чувство, и ни на какой другой город я его не поменяю. А когда мы переехали на Фурманова, у нас был двор, и где-то человек 8-9 нас было пацанов, и практически все были в одной школе, в одном классе. Вы представляете, что такое 8 человек с одного класса, да еще в одном дворе. Что мы только ни творили! Мы вообще, по-моему, первый раз прогуляли уроки в 4 классе. Вы представляете — сразу полкласса не пришло. А мы пошли в кино, в «Искру», я помню, еще фильм был такой не очень. В общем, погуляли-погуляли, вечером домой пришли. Родители: где был? – Ну, как где? В школе, конечно. На следующий день пионерское собрание, нас выстроили в ряд 8 человек, отчитали как следует. И вот мы с ними все время вместе до 10 класса. Мы вместе ходили и на футбол, и ездили в горы – делали всё, что делали по тем временам все, по-моему, мальчишки Алма-Аты. И яблоки воровали, и в теннис играли. Один раз мы даже из овощного — у нас там магазинчик был овощной — мы оттуда арбузы воровали.

КОРР: Как это, интересно, технически происходило?

С.К: Приезжал грузовик, полный арбузов, и нас звали: ребята, помогите — за это вам там 2-3 арбуза. Ну, мы, естественно, бросаем, они ж не будут за нами следить. И время от времени один арбуз туда, один арбуз сюда. И, по-моему, вот так дня 3 мы ели эти арбузы потом всем двором. А родители все время: «Иди домой кушать!» — «Я не хочу». Они говорят: «Что вы там делаете?» А мы в арбуз хлеба накрошим, и с арбузом очень прекрасно.

КОРР: А где этот магазин находился?

С.К: Это Панфилова-Курмангазы – там сейчас, по-моему, «Алина» кафешка. А раньше подвальчик был там.

КОРР: А в школе ты в какой учился?

С.К: В 120-й. Она была одной из центральных школ с английским уклоном. Вообще считалась образцовая школа. Правда, у меня с английским было не очень: я не в спецклассе был, так скажем.

Отец.

Моего отца звали Тохтарбек Кызыкбаев. Он был журналист, писатель, поэт, на казахском языке писал. Ну, я думаю, что он очень талантливый – в этом плане, конечно, я немножко подкачал. У отца много вышло книг, и он был хорошим журналистом. А дома у нас чуть ли не каждую неделю собирались люди, гости. Это одно было общество такое писателей, композиторов — тогда они все одногодки были, практически все учились в КазГУ. Вообще, года, вы же знаете, очень модна была поэзия, вот эти все дела. Собирались, читали свои стихи, какие-то произведения. Естественно, спорили — не без этого. Я не скажу, что там прямо до посинения спорили, но было. Бывало, сидели и до утра. А мы с братом маленькие были — нам это все интересно, мы там между ними бегали. Это сейчас я знаю, что там собирались люди, так скажем, с большими именами, и сидели. Мы тоже с ними до конца сидели. Все ждали, когда они уйдут, чтобы мы пошли спать, потому что они же не могли тихо сидеть, они же все время галдели — то выходили, то пойдут покурить, то еще что-то. Хотя и квартира была большая, но все равно гвалт там стоял дай бог.

Уже когда подросли, единственное, что я помню, что нас с Сакеном все время отправляли за «Сары-Аагачом», за минералкой. И мы с Абая-Фурманова на Абая- Ленина несли по две сетки. Воду они пили, конечно, дай бог. Писатели, люди творческие, курят же, как сволочи все. Отец вообще был трудоголиком. Даже «трудоголик» применительно к нему мягко сказано. Я когда утром просыпался, у него пепельница вот так вот была всегда заполнена. Он мог работать и днями, и ночами, и на протяжении недели-двух вообще не вылезал от печатной машинки. Знаете, как вот «сегодня меня муза посетила». Я просыпался под стук его машинки. А потом выходил уже выжатый, как лимон, потому что на самом деле тяжело это было. Но зато потом у нас наступал праздник – уже когда он освобождался и с нами мог пойти и погулять, и еще что-то. Но когда работал, мама, естественно, говорила: «Отцу не мешайте, он работает».

31 –й канал.

Бизнесом это, конечно, трудно назвать — это работа. Может быть, сейчас это и называется бизнесом, но в то время – это 1993 год – до этого мы еще 2 года открывали телекомпанию Тан вместе с Лейлой Калибековной Бекетовой. Она была основателем. Мы работали на «Казахстане», и как-то я пришел, и они пришли — Лейла Калибековна и кто-то еще, не помню сейчас — и позвали нас работать. Вот, говорят, мы открываем телекомпанию Тан, переходите к нам работать. И тут же где-то буквально, где-то через час, еще один подошел парень, вы его все прекрасно знаете — это Ринат Абдулхаликов. Он говорит: у нас есть возможность тебя взять на работу на КТК. И тут у меня встала дилемма — или КТК, или Тан. Но поскольку я уже Тану первому сказал «да», то, естественно, я пошел на Тан. А в 93 году уже Арманжан Мерекеевич начал разворачиваться. Мы только-только приехали из Стамбула с курсов повышения квалификации. Пришел Арманжан Мерекеевич, пришли Биржан Салимбаев, Ержан Барманкулов — в принципе, те же ребята, которые работали на «Казахстане», но решили сами открыть 31 канал. И так было необычно – все спрашивали, почему 31-й канал? Потому что у нас частота такая, оттуда и пошло. Честно скажу, очень было тяжело. Вообще я человек такой — если я на одном месте сижу, то уже куда-то срываться не буду. Но решился я уйти на 31 канал, хотя начинали мы практически с нуля, в одной комнатке сидели и бухгалтер, и наше руководство, и журналисты, и водители – водителей было 1-2 человека. Начинали с одной камеры — и вот выросли до таких условий. Было время, конечно, тяжелое — 1993 год, сами знаете, и развал Союза, и становление нового Казахстана. Это тоже все сказывалось, конечно: нам не хватало и техники, и людского ресурса тоже. Но прошло 15, и теперь можно уверенно сказать, что 31 канал всегда брал людьми. На людей 31 каналу всегда очень везло. С кем я ни встречался, все говорят, что у нас очень хороший коллектив. Не только творческий, а вот именно такой человеческий, человечный. Я думаю, это одна из причин того, что 31-й стал одним из лучших каналов.

КОРР: Это уже реклама пошла.

С.К: Ну, извините, пожалуйста. Это же наше детище, тут уж хочешь-не хочешь, но реклама будет.

КОРР: Чиновники, наверное, не чинили препятствий, когда вы организовывали это все? Потому что, я так думаю, поддержка была с той стороны.

С.К: Насчет этого я очень мало знаю, потому что там, в принципе, всем этим Арман и наше руководство занималось — мы больше к творчеству. В этом плане именно к нам, к журналистам, таких препятствий не было. То есть, мы в любой момент могли поехать куда угодно, и везде нас встречали дружелюбно. Нет, я не думаю, что какие-то палки нам в колеса кто-то ставил. На «вэхаэске» работали. Когда мы получали первый Бетакам, такая радость для нас была. Новую технику получить — всё с нуля распечатываешь, непередаваемые ощущения. И так вот потихоньку-полегоньку мы собирали всю эту технику и людей. И вот я помню, мы еще на Ленина (ныне Достык) и Виноградова сидели, там у нас офис был на 9 этаже. Представляете, мы только когда переезжали и все это на 9 этаж сами таскали, сами все устанавливали – студию, декорации, обивали все пенопластом, все своими руками делали. Естественно, все это было дорого и каких-то рабочих нанимать мы не могли, все сами. Даже дежурили мы сами — у нас не было охраны: мы оставались сами после работы, ночевали по очереди.

Времена акимов.

У каждого алма-атинского мэра был свой отрезок времени. У Заманбека Калабаевича это практически был Советский Союз и переходный период — становление нового Казахстана и Алма-Аты вообще. То есть, у него свой отрезок времени был, он делал свою работу в меру своих сил. Как и Кулмаханов, который взял у него палочку эстафетную. И, конечно, Имангали Тасмагамбетов — он для города делает осень много. Хотя, я еще раз скажу, у каждого акима свое время было вот. И они, я думаю, все старались в меру своих сил. Я не буду говорить о каких-то негативных делах, потому что все их знают прекрасно. Но я не думаю, что человек как-то так специально хочет делать плохо: все равно старается делать хорошо – это же его работа.

КОРР: Но мне кажется, наиболее оригинальным, интересным мэром был Нуркадилов. Я в частности запомнил, что он предпринял такое нововведение в Алма-Ате – автопоезд. То есть, люди мерзли на остановках зимой, а Нуркадилов ставил три Икаруса один за одним, и вот так они ездили. Я помню, это для города было очень удобно — с транспортом была решена таким образом проблема. Я помню, он боролся за наполнение полок Расскажи что-то о Нуркадилове, что тебе больше всего запомнилось.

С.К: Ну, я в сфере опять же своей телевизионной деятельности — я с ним больше встречался на каких-то наших таких тусовках, так скажем. И в первый раз я попал к нему на совещание, когда начинался «Азия Даусы». Когда все собрались, я тогда почувствовал, что это настоящий хозяин города, который понимает, какой представительный это будет фестиваль. И он четко по полочкам всё разложил. Сначала рассказал: ты будешь заниматься этим, ты этим. Ничего не знаю — сделать и доложить! Вот это мне очень понравилось. Вообще, он человек такой решительный был, такой жесткий: если надо, он мог и спросить. Очень мне понравилось, как он каких-то ретивых чиновников может осадить, а когда надо, может и поддержать. Я же говорю, запомнил: первое — сделать и доложить! Чтоб было. Это наш фестиваль, это лицо города. Люди, конечно, делали. Вы вспомните первый «Азия Даусы» — он идеально прошёл. Это потом все как-то скатилось на самотек. А раньше и автобусы подавались вовремя, и питание – всё было. Во всяком случае, когда мы снимали наш «Дневник фестиваля» — сами же знаете, журналисты ищут что-нибудь «жареное» — то тяжело было это найти. И с автобусами мы хотели там что-то такое найти, что, мол, не вовремя подали, не вовремя увезли. Мы дежурили до 2, до 3 часов ночи, но бесполезно. Ну, мелкие, конечно, были недочёты, но в этом плане он очень жестко построил всех. И я думаю, что люди поняли, что он хочет и отнеслись соответственно.

КОРР: Ты знаешь, я работал при Нуркадилове на одном из телеканалов, снимал коллегии, которые он проводил. И я помню, что он часто был с людьми, которых собирал, довольно жестким, если не сказать больше. Но в то же время я помню и такую его черту. Однажды мы записывали с ним интервью, когда он уже был близок к оппозиции, и он наговорил много вещей нелицеприятных о власти, погорячился. Я думаю, что он сам об этом пожалел, и мы все это понимали. И когда у него спросили после интервью: «Заманбек Калабаевич, может, что-то вырезать?», он так подумал и ответил: «Я же сказал это, значит, пусть остаётся». То есть, — мужчина: сказал — значит сказал.

С.К: С другой стороны, он такой человек вспыльчивый был. Выплеснул он это все, а потом, может быть, ну, не то чтобы пожалел, но как-то так мог и помягче сказать. Мы тоже с ним, когда он стал акимом Алматинской области, ездили в Китай. Я с ним ездил в командировку. Я поразился, что там его люди знают. Естественно, там наши люди есть, казахстанцы, кто проживает там постоянно или работает. Но по-любому, по-моему, он везде себя чувствует таким своим. Я его, как говорится, видел «без галстука»: он может и на домбре поиграть… Вы знаете, он поет хорошо. Может где-то и побалагурить, поёт.

КОРР: Пел, к сожалению…

С.К: Пел, да. Кто-то там с соседнего столика крикнул что-то, он тут же мог встать из-за стола и сказать: «Иди сюда. Ты почему так сказал?» То есть, мог смело отчитать человека и дальше продолжать шутить и разговаривать. Был человек такой очень разносторонний. Во всяком случае, мне он был очень интересен. Вот я ездили тогда — и Макпал тоже была. Как раз у Нуркадилова свои дела были там акимовские, а Макпал ездила с концертами. Я ездил, естественно, с Макпал, потому что мне надо было снимать её. И как-то так пересекались, где-то на каких-то торжествах. Хорошая пара была.

«Я скучаю».

КОРР: Чего сегодня городу не хватает, как тебе кажется, что нужно было бы сделать, чтобы он стал лучше?

С.К: Ну, это, по-моему, состояние всех наших семидесятников-шестидесятников: по-моему, они все хотят как бы вернуть то время. Понятно, что это тяжело сейчас — сделать мегаполис: все-таки город расстраивается, людей много. Я, например, скучаю по тем арыкам нашим, по тем тихим лавочкам, которые сейчас на Панфилова, по «Аккушке», где было место нашего сбора. По нашей листве – ведь вырезают все, выпиливают все, что можно. Это естественно: город растет, дороги строят. По мне, конечно, если было бы больше тех лесов, полей наших, то было бы идеально, конечно. Я, например, сейчас не вижу, чтобы где-то в Алма-Ате на улице черешня цвела или еще что-то такое – уже акого нет. Да даже сирени нет, о чем говорить! А ведь это именно наш алма-атинский непередаваемый запах, особенно весной, когда все это цветет. Это уже не вернешь. Но было бы, конечно, хорошо, если бы это все хотя бы старались к этому прийти.

Леон КОСТЕВИЧ