О детстве.

Каиржан Бектенов: Вообще я очень благодарен судьбе, у меня действительно было великолепное детство, я его провел в Чимкенте. Так получилось, что вокруг меня было очень много добродушных людей — и взрослых и детей. У нас был дружный двор. И так получилось, что в какой-то момент образовался небольшой детский театр. Там было возрастное ограничение от 3 до 11 лет, мы ставили известные детские сказки, такие как «Снежная королева», «Буратино». Пробовали даже придумать какую-то сказку, но у нас как-то не получилось… Я вообще, сколько себя помню, всегда любил что-то придумывать. И придумывал. В детстве придумывал такие вещи: раскладывал оборонительную диспозицию и чувствовал себя небольшим полководцем. Не знаю, что во мне сказывалось, но мне это очень нравилось. Мы играли во многие игры – например, «В кандалы закованы». Потом, я так полагаю, что кто-то за нами подсмотрел, и мы впервые организовали что-то вроде «Зарницы». Мы прятали шарфы на деревьях, разбивались на команды, и каждый человек должен был до этого шарфа дотронуться: кто дотронулся — побеждает. Но было такое правило: если там стоял страж и до кого-то дотрагивался, то человек как бы замирал.

В студенческие годы тоже было хорошо. Мне очень нравилось, что у нас был очень хороший дружный коллектив. Я учился в Педагогическом институте, и у нас было больше девочек, чем мальчиков. Мы организовывали всякие фестивали. Что интересно, получилось так, что у меня вдруг появился голос, и я даже пел в каких-то постановках. Так что в этом плане и детство было очень хорошее, и юность.

Учительство.

Каиржан Бектенов: Когда я окончил институт, то, поскольку я был преподавателем, меня не совсем устраивало, как обучались дети. Я изменил программу, и получилось так, что года через три я на практике убедился, что моя программа более действенная, чем любая другая. Поскольку тогда еще было некое давление со стороны Министерства, то когда приходили министерские работники, я работал по программе министерской. Я их не боялся, но это задерживало мой путь развития. А когда министерских работников не было, я пропагандировал свою программу. У меня так получилось, что в какой-то момент я работал с так называемыми педагогически запущенными подростками. Они мне почему-то очень нравились в том плане, что не вписывались в общий фон. Это были такие самобытные ребята — и парни, и девушки. Я с ними сдружился. Среди них был один мальчик, который проявлял интерес к моей профессии, как выяснилось, и благодаря ему, можно сказать, сложилась моя педагогическая деятельность. Он приносил мне книги, которые я никогда не мог достать — где он доставал, я не знаю. Читая их, в общем-то, я пополнял свою информацию. В общем, он у меня как бы был такой негласной библиотекой.

Мой отец по профессии тоже был преподавателем, но он был преподавателем вуза, а я преподавал в основном в училище. Какое-то время в школе, но мне больше нравилось работать в училище. Отец у меня больше ученый был, и вся литература, которая была у меня в доме — у меня не было художественной литературы — я с 5-6 лет, как только бегло научился читать, читал научную литературу. Еще в детстве я прочитал книги таких авторов, как Ян Амос Каменский, Шацкий, Песталоцци. И больше всего мне понравилась книга Петра Петровича Блонского. Я выяснил, что он один из самых первых психологов. И тогда я вдруг начал понимать, что в принципе мне не хватает каких-то знаний. Педагогика была, но она не то чтобы не оправдывалась, она где-то не дотягивала. Тогда я пришел к такой науке, как психология. Эта наука открыла для меня просто неимоверные возможности. Что это дало? Во-первых, моя тяга к педагогически запущенным подросткам — я стал считать, что эти ребята не педагогически запущенные, а просто наши учителя не обладают знаниями, чтобы с ними работать. И так получилось, что моя работа диссертационная была связана с работой с этими ребятами. Мы договорились с одной школой, где у нас должна была проходить практика и собрали 50 подростков. Нас было двое педагогов: я по психологии и еще один парень по географии. Мы собрали этих ребят и отправили в поселок Фабричный. Школа ликовала, потому что это были подростки, которые мешали обучаться все остальным детям. Нам с ними было интересно в том плане, что эти ребята не были застенчивыми, то есть, ребята не робкого десятка. Это позволяло нам с ними быть на короткой ноге. У нас не было такого, чтобы они нас называли по имени и отчеству. Они нас называли просто по имени, то есть меня просто Каиржан, а второго парня просто Марат. Другие учителя делали нам замечания: «Что это такое? Что за панибратство?». Но мы понимали, что если мы включим официоз, то эти ребята закроются и станут нам недоступны. Был такой очень интересный эпизод. Подростки есть подростки, они тогда очень сильно третировали одного мальчика, и мне это не нравилось. Я не знал, как им об этом сказать, чтобы не вызвать их негодование, потому что где-то мы конечно их побаивались: их было много, а нас всего двое. И тогда я подошел к их лидеру и спросил, почему так происходит. Он говорит: «Знаете, а его никто не трогает на самом деле, он сам задирается. Но поскольку мы можем дать сдачи, он от этого страдает». Я не понял, как это так: ребенок приходит, он нам не жаловался, но было видно, что он все время плачет. Я подошел и говорю: «Ты знаешь, по-моему, все дело в тебе». Он говорит: «А что я должен сделать?» Я говорю: «А вот ты и подумай, что можно сделать». А они его настолько третировали! Представляете, там было 12 человек, и он нес все рюкзаки за них. Это был маленький такой небольшого роста мальчишка, очень худенький и представляете, он нес свой рюкзак и еще 12 рюкзаков. И вдруг он взял, отстал от всех и бросил эти рюкзаки и пошел к ним, зная, что будет драка. Но самое удивительное, эти ребята никак не прореагировали. Он не получил ни одного щелчка, он не получил никакого нагоняя, лидер подошел и обнял его. Я подошел и спросил у лидера, что случилось, и он сказал: «Он вылечился». Представляете?

И вообще получилось, что долгое время мне везло на людей. Может быть, это в силу того, что я как-то всегда искал людей достаточно неординарных. Не знаю, насколько я неординарная личность, но мне нравились такие люди, которые могли что-то сказать другим людям и несли в себе какой-то заряд. Особенно мне понравился один мальчишка. Он был такой немножко застенчивый, но я чувствовал, что что-то тут не так. Он как бы не вписывался в общий фон класса. Выяснилось, что он очень сильно интересовался биологией и стеснялся своих знаний. Он стеснялся показывать свои знания, потому что он боялся, что не впишется в общий фон. Как-то получилось, что мы с ним разговорились, и этот мальчишка привил мне некую любовь к биологии. Удивительно, но так получилось, что именно такие подростки прививали мне вкус к жизни.

Интересный человек.

Каиржан Бектенов: На моем пути было очень много людей, с помощью которых я познавал эту жизнь. В частности, я столкнулся с одним очень удивительным человеком. Мне нужно было сдавать кандидатский минимум по английскому языку, а я не успевал, не было времени, и я столкнулся с одним достаточно взрослым человеком и я его попросил…

КОРР: Простите, а как его звали?

Каиржан Бектенов: Вы знаете, я забыл его имя, он как-то так один раз представился и больше не акцентировал на этом внимания. Это достаточно уникальный человек, как выяснилось: он писал словари. Термины, технические термины на английском, немецком, казахском и русском языках. Вот такие словари. Эти словари он выпускал как бы для самого себя, то есть, нигде не публиковал. Я его спрашивал, почему, а он говорил: «А зачем? Я не то что скромный, но я не считаю это нужным». Вот такой интересный человек. И в конце нашей совместной деятельности он вот этот словарь технических слов на немецком, казахском и русском языках (кстати, к сожалению, он затерялся), мне подарил. Представляете? Я эту книгу долго берег, но она как-то затерялась, мне до сих пор ее жаль. И вот этот человек просто уникальный. Он даже о себе ничего не говорил. Я в конце его спросил, кем он работал — оказалось, что он работал в институте геологии. Это происходило в Джезказгане, я там отрабатывал диплом.

90-е, бизнес.

Каиржан Бектенов: Было начало 1990-го года, когда мне позвонил друг и говорит: «Получаем копейки, надоело. Хочется денег!». Мы с ним организовали маленький бизнес. Бизнес был достаточно простой, но очень интересный. У нас был такой совхоз на Аль-Фараби – Навои. Может быть, он до сих пор есть, но, по-моему, его сейчас нет. Сейчас, по-моему, там школа «Мирас». Там мы собирали клубнику, десятая часть урожая доставалась нам, мы ее продавали, брали деньги себе и делились с ребятами. Мы на это дело подбили ребят-студентов, договорились, что сессию они будут сдавать (это же летом было), сессию они должны были сдавать досрочно. Был такой небольшой бизнес. Что касается более крупного бизнеса, тот же самый парень познакомил меня с одной девушкой, которая горела желанием открыть достаточно крупную фирму. Тогда было такое время, когда заводы плохо работали, не было поставок, и мы подрядились работать на один завод. Работали с этим заводом достаточно успешно. Кроме всего прочего мы занимались мелкими вещами, продавали все — от «шипучки» до детских вещей. Мы одни из первых поставили три киоска. Один киоск стоял на Гагарина – Тимирязева, второй киоск стоял напротив Пушкинской библиотеки. Набрались наглости, что называется, и третий киоск поставили на Фурманова – Сатпаева. То есть, на самых хороших точках они стояли. Мы продавали там всё: сигареты, жевательные резинки, детские вещи. К нам пришел один парень, сказал, что закупается партия детских вещей и спросил, не хотим ли мы «влиться» деньгами. Мы дали денег, привезли эту партию и стали торговать. Но этот бизнес продолжался недолго. Бизнес этот не был связан с тем, чтобы заработать много-много денег: все деньги мы отдавали творческим коллективам. Были такие ребята «Зеленый треугольник» — художники; были музыканты, причем, непрофессионалы. У нас было только три профессиональных коллектива: оркестр «Возрождение», театр «Другой» и баскетбольная команда «Скиф». Мы спонсировали юношескую баскетбольную команду «Скиф». Но бизнес бизнесом, а получилось так, что это идея была на самом деле в тяжелый момент помочь людям. Конечно, в какой-то момент мне не очень этого хотелось, потому что хотелось, чтобы были деньги, и хорошие деньги. Но идея очень благородная и я в ней участвовал.

Астропсихология.

Каиржан Бектенов: Где-то с 1996-го года мы занялись сегодняшним бизнесом — мы занялись психологией. Так получилось, что был такой момент — это был 1996-ой год — когда было тяжело людям, и нас попросили ребята помочь, поскольку знали, что я почти кандидат наук по психологии. Там буквально мне немножко не хватило, чтобы защититься, потому что Высшая аттестационная комиссия была в Москве, а в Москву уже ехать не получалось, поскольку бизнес засасывал. Я диссертацию написал, но не стал ее защищать, и до сих пор об этом не жалею. Я занимался диссертацией не для того, чтобы защититься, а для того, чтобы набраться какой-то информации. Так вот, мы начали заниматься психологией, и по сегодняшний день мы занимаемся психологией. Это наука очень интересная, она позволяет по-другому смотреть на мир. Мне очень близка эта наука, как выяснилось. Вот этот Петр Петрович Блонский, о котором я говорил, это был первый психолог, и он повлиял на всю мою жизнь. Это произошло, когда мне было лет 15. Мало кто может похвастаться, что начал читать серьезные книги в 15 лет. Я тогда как раз читал «Флаги на башнях». Книги достаточно серьезные — наших великих педагогов. Макаренко как раз писал об этих вещах. Что касается художественной литературы, я потом стал ее больше читать. Вот тот парень, у него в квартире великолепная библиотека была.

КОРР: У подростка, с которым Вы занимались?

Каиржан Бектенов: Нет, не у подростка. Я все время говорил об одном парне, в общем, теперь я раскрою, кто это такой. Это мой сокурсник Вячеслав Шугалиев, мы с ним познакомились на первом курсе и очень сильно сдружились. Этот парень потом меня познакомил с человеком, с которым мы начинали бизнес. У него была прекрасная литература художественная, он мне давал эти книги читать. Я начал читать книги Ги де Мопассана, Бальзака и многие другие книги. Наверное потому, что я мальчик, меня интересовали очень сильно исследования, особенно полярные исследования. Таким образом мне в руки попала книга «Фрам». Это была книга о полярных исследователях, таких как Амундсен, Роберт Пири — это люди, которые покоряли Северный полюс. «Фрам», как оказалось, это был корабль, на котором плыл, по-моему, Пири или Амундсен, я сейчас точно не помню.

Самая первая книга из художественной литературы, которую я читал, это «Трое в лодке, не считая собаки». Это книга, которая меня потрясла, очень сильно потрясла. Я так понял, что она, наверное, тоже психологического плана. Наверное, я так устроен, что мне больше нравятся книги и какие-то вещи, которые затрагивают мою психологию, мою внутренность. Я всегда исходил из того, что мне нравилось — к тому я и стремился. Не сказать, что я жгучий оптимист, я скорее реалист, я реально подхожу к вещам. Наверное, у меня очень сильная интуиция внутренняя, я всегда сначала как-то издалека что-то понимаю, что чего-то мне не хватает, и начинаю это искать. В частности, начитавшись литературы педагогической, я стал тянуться к литературе психологической и как бы не шел к педагогике как таковой, хотя наша кафедра называлась «Педагогика и психология». Там было немножко психологии, немножко педагогики, но я больше тяготел к психологии, как к науке. А вот сейчас я открыл для себя еще новую науку – астрологию. Хотя многие люди говорили, что это достаточно спорная наука и наука ли это вообще. Но я для себя решил, что это та наука, которая в принципе помогает психологии. Что она позволяет делать? Она позволяет составлять натальные карты или карты рождения, на которых очень четко видно, какой потенциал у человека.

Почему я не запоминаю имена, скорее всего, потому, что мне больше интересны люди как личности. Я же говорил о человеке, который подарил мне словарь.

Потом вот эти подростки, которым я преподавал, они тоже внесли очень многое в мою жизнь. Я им очень сильно благодарен.

Алма-Ата. Стрелец по гороскопу.

КОРР: А Вы могли бы с точки зрения астропсихологии как-то рассмотреть город Алма-Ату?

Каиржан Бектенов: С точки зрения астропсихологии… Дело в том, что есть страноведческая астрология. Считается, что весь Казахстан и Алма-Ата в частности – Стрелец. Что это означает? Стрельцы — ходячее «министерство иностранных дел»: это знак, который стремится за пределы, за грани возможного. Стрелец, кроме всего прочего, это образование. Я смотрю на Алма-Ату и вижу, что здесь очень много людей, которые тянуться к образованию. У меня было два маленьких эпизода. Я столкнулся с двумя поэтами, то есть, один поэт, один писатель. Пятиминутное такое было знакомство. Была тогда вот эта «Алма-атушка» на Коммунистическом и Джамбула. Один раз я сидел возле этого ресторана, я там любил обедать, и ко мне подошел достаточно взрослый человек — мне, наверное, было тогда лет 27-28, а ему где-то 50. Я не знаю, то ли он до этого выпил, то ли он похмелялся. Он сел и, видимо, ему хотелось поговорить. Выяснилось, что он писатель. Правда, не выяснилось, что он написал. Сказал, что писатель. Он говорил об интересных вещах. Кстати, о литературе он говорил, о казахской литературе, и было видно, что человек заинтересован. Он так горячо отстаивал свою позицию, что даже как-то неинтересно было знать, что именно он отстаивает.

Один раз столкнулся с поэтом, он читал мне свои стихи на казахском языке. Я же говорю, что казахский язык мне не доступен до сих пор, я очень плохо его знаю. Но настолько это было вдохновенно: он прочитал четверостишие, и я там всё понял.

Это уникальный город. Я могу сравнивать Алма-Ату с некоторыми городами, например, с Джезказганом и Чимкентом, если говорить о казахстанских городах. Допустим, Чимкент (я давно там не был), это очень теплый город, наверное, сказывается солнце, там очень теплые люди. В Джезказгане люди скромные, очень спокойные, степенные, с огромным достоинством — наверное, сказывается север, и им нужна степенность. Алма-Ата — это что-то среднее между Джезказганом и Чимкентом, где некая степенность граничит с такой южной экспрессией. Мне Алма-Ата нравится во всех ее проявлениях, Алма-Ата чудесный город.

Был такой эпизод в Лондоне. Я встречался с Питером Дженералом… Кто не знает, это продюсер группы «Pink Floyd». Встреча была очень интересная. Вы, наверное, знаете, есть такой Евгений Бычков, он попросил меня встретиться с Питером Дженералом. Оказывается, Бычков получал от Питера Дженерала кассеты, диски с музыкой. Мы встретились с ним и как-то подружились. Вы знаете, что было интересно, он на третий день принес на восьми листах какие-то свои размышления, где было написано, что Алма-Ата со временем станет центром мира. Это было удивительно. Всегда считалось, что Лондон центр мира, а тут коренной англичанин (не знаю, насколько он коренной), пишет, что Алма-Ата станет центром мира. Он был у нас на концертах «Азия Даусы», его приглашали, и я спросил: «Почему так?» Он говорит: «Вы знаете, я не могу это объяснить, просто я так чувствую, что какая-то сила притяжения есть в Алма-Ате, очень сильная энергетика». Не потому, что здесь климатически лучше чем, допустим, в Джезказгане или в каком-нибудь другом городе — в Уфе, Санкт-Петербурге или Москве. Москва, допустим, энергетически не очень меня греет. Не потому, что там нет солнца, не знаю, как-то так нет такой мощности, мне кажется, больше все-таки мощности в Алма-Ате. Мне тоже кажется, что именно Алма-Ата постепенно становится центром мира, потому что если наблюдать за историей развития Алма-Аты, то можно заметить, очень много людей сюда стремится и не просто согреться в лучах южного солнца, а именно чего-то достичь. И в этом плане Алма-Ата, конечно, это город с очень большим будущим.

Тася РЕЙВ