Детство. «Прокатывало все».

Александр Трегубенко: Я родился вообще в самом центре города — на Калинина-Панфилова, и прожил там до 28 лет. Самое яркое воспоминание из моего детства — это Кинотеатр повторного фильма, где сейчас «Столичный центр» находится, а раньше там был ТЮЗ — кинотеатр повторного фильма. Для меня это самое такое яркое впечатление, почему, потому что все первые фильмы про индейцев, все первые комедии французские, итальянские мы смотрели там. Конечно, мы не могли ходить на все сеансы и за них платить. Мы делали так: приходили на первый сеанс, потом в конце фильма прятались за шторками, дожидались второго сеанса, а потом выходили. Могли без еды, без питья просидеть там весь день, просмотреть все сеансы и дождаться героически самого последнего — «детям до 16» — на который точно никого бы не впустили из нас. И мы за шторки прятались и выходили во время фильма. Целыми днями так. Особенно летом на каникулах мы целыми днями пропадали там. А еще в парке, где памятник Ленину был, росли большие кустарники по периметру всех клумб, и мы летом ходили, собирали там грибы, они назывались сыроежками. Вы знаете, было так интересно собрать эти грибы, потом собраться на какой-нибудь стройке, кто-то притащит сковородку, кто-то соль, кто-то хлеба кусок, кто-то яйца вареные, еще что-то — мы собирались всем двором и жарили эти грибы. Нас человек 15-20, и мы садились, кушали. Может быть, оттуда уже началось мое увлечение кулинарией. Детство вообще было интересное. Сейчас смотрю на своих детей, как они проводят время: конечно, мы совсем по-другому жили, мы с утра до вечера пропадали на улице. Если снег, то какие-то это обязательно крепости, какие-то обязательно снеговики, снежки, горки, санки… Летом обязательно – вот хорошо, я живу в центре: там очень много фонтанов возле гостиницы «Алма-Ата», возле кафе «Акку» на Кирова-Панфилова, на «театралке», мы там все плавали с утра до вечера. Это у нас было самое любимое занятие. Финансировались мы, собирая мелочь возле киосков «Союзпечать» и киосков мороженого. Подходишь к этому киоску с палочкой и достаешь мелочь, которая закатилась. Скажу, что худо-бедно мы собирали каких-то 30-40 копеек ежедневно. Еще мы очень любили фонтан возле гостиницы «Алма-Ата». Существует такая примета — бросать монетки в воду, и там была наша территория, мы сидели, ждали, когда какой-нибудь иностранец или какой-нибудь приезжий кинет туда монетку. Мы потом все туда гурьбой ныряли за этой монеткой и собирали. Было интересно, когда на подножном корму, сами себя обеспечивали, родители целый день на работе, и приходилось перебиваться. Было интересно. Все стройки вокруг облазили. Вот такое яркое было детство. Ну, конечно, то место, где сейчас «Столичный центр» — это часть моего детства, по которому я очень скучаю. Там был сзади парчок небольшой, цветочный базар — это место такое родное. И вот этот запах из ресторана «Иссык»… Сзади проходишь, там кухня и там вытяжки всегда работали на улицу, и мы когда были маленькие, проходили мимо, и всегда хотелось попасть в этот ресторан и попробовать, что же там такое готовят. Вот этот запах… До сих пор у них там кондитерский цех и пахнет ванилью, этими сладостями. Мы в детстве подходили, смотрели жалобно на тех поварих, они были жалостливы к нам и нет-нет пироженку дадут какую-нибудь или еще что-нибудь. В том районе нас все знали, гостиницу «Алма-Ата» мы облазили всю вдоль и поперек. Мы проникали мимо охраны, мы проникали мимо швейцаров, залазали с черных ходов, лазали везде, в ресторане. Не знаю, сейчас, наверное, это дико будет, если какие-то чужие дети будут заходить в какие-то помещения. Нам как-то прокатывало. Вот так проводил время в детстве.

Пацанячество.

Александр Трегубенко: А уже в подростковый период, более взрослый, уже началось пацанячество. Такой период жизни был интересный. Класса с седьмого, я помню, у меня это все началось. Меня подтянули на район, как в то время называлось это. В моем дворе жили два старших, и они меня обнаружили среди всех молодых бегающих по двору, сказали: «Саня, давай пойдем к нам на район, там все хорошо, куча пацанов, тебя никто обижать не будет». Так я оказался на районе. Район назывался «Штаты» и базировался в 25-ой школе. Я в ней учился какое-то время, поэтому там в принципе были знакомые пацаны. И вот с того момента началась совсем другая жизнь. Все радикально изменилось. Еще так получилось, что когда я пришел на район, то поколение моего возраста — их всех разогнали за какие-то проделки непонятные, и я остался один: меня разогнать не успели, потому что я ничего натворить не успел. Я стал неким «сыном полка». У меня там было 30 старшаков, которые меня оберегали от всего, и я в течение полутора лет ходил один среди старших. Меня учили жизни, мне подсказывали, как жить, защищали меня постоянно. Я, конечно, расслабился, почувствовал свою безнаказанность полную везде. Потом старшие сказали: «Саня, мы уйдем в армию, тебя никто так крышевать не сможет, поэтому веди себя скромнее». Я их не послушался. Потом, конечно, пришлось очень серьезно самому доказывать, что я тоже кое-что могу и кое-что умею. Ну, было время интересное, много друзей появилось в то время, знакомых. Я не знаю, сейчас смотрю на нынешнюю молодежь — конечно, у каждого поколения свои интересы, свои какие-то пристрастия может быть… Нам не было скучно в то время вообще, дух авантюризма был у нас. Мы могли на ровном месте сочинить что-нибудь, придумать, и тут же все сделать. Летом мы могли в пятницу вечером собраться на Капчагай без копейки денег. Уезжали и проводили там по 4 по 5 дней. Как? Вот я сейчас вспоминаю, как нам приходилось выживать. Мы в пятницу вечером шли на Зеленый базар помогали разгружать арбузы, за это платили по 5, по 3 рубля за машину каждому, мало того, мы арбузы воровали и тут же корейцам продавали наверху. Арбузы в начале лета были дорогие, а мы их по дешевке — если арбуз тянул на 5-7 рублей, то мы их по рублю отдавали и корейцы были очень счастливы. К утру у нас у каждого в кармане было рублей 15-20 — большие деньги по тем временам, если учитывать, что пиво стоило 60 копеек. Мы собирались, уезжали толпой человек 20-25 на Капчагай, снимали целую зону отдыха, разносили ее в конце, конечно. Если мы съездили на Капчагай и ни с кем не подрались, значит, мы не ездили, и это было просто зря потраченное время и деньги. Потом все кончалось, деньги кончались, все уезжали и обязательно несколько человек, в том числе и я, мы оставались и говорили: «Приедете домой, позвоните нашим родителям, скажете, что с нами все в порядке». И мы ходили по этим капчагайским зонам отдыха — то там что-нибудь перехватим, то там к этим людям подойдем, напросимся на постой, то к этим. И, знаете, как-то прокатывало, было интересно. Потом нас кто-то еще и довозил до дома. В то время главное было иметь сигареты — всё, больше ничего не надо было, лишь бы пачка сигарет была.

КОРР: Это примерно какие годы?

Александр Трегубенко: Это, я сейчас скажу, 1987-1988 год, в это время.

КОРР: То есть, перед самой Перестройкой…

Александр Трегубенко: Нет, она уже началась, Перестройка уже началась в то время. Мы однажды поехали зимой, поднялись в «Тау-Самал» и «Алматау» турбазы, у нас там отдыхал друг, там был не летний, а зимний пионерский лагерь. Мы приехали всего на один день, и пошел страшный снег, замело всю дорогу, автобусы не ходили, и нам пришлось остаться. А мы и рады, что повод остаться нашелся. Мы там остались на несколько дней. Дня три, наверное, там прожили в пионерском лагере. Это тоже надо было видеть. Почему-то нам все помогали в то время, мы прятались в палатах – обход, вожатый придет, посмотрит, а мы под кроватями. Потом вожатый уходил, мы вылезали, скидывали тех, кто на кровати: «Я здесь буду спать!» и люди уходили, спали где-то на стульях. Ну, мы же бандиты, нам же там все можно. Подростковые неформальные группировки, как нас называли там. Потом выше в «Алма-тау» случился какой-то инцидент с машиной каких-то местных шашлычников, сорвали зеркало. Те видели, что какие-то посторонние ходят и подумали, что это мы. А нам реально не нужно было это зеркальце — ну ни к чему. На нас устроили облаву: в 2 часа ночи они подтянули все силы, подняли всех вожатых, подняли всех поваров, сантехников, директоров, а нас 5 или 6 человек было, и на нас устроили реальную облаву с фонариками, со всеми делами. Мы выпрыгивали со второго этажа из окон, бежали по этим сугробам. И я потом думаю: «Куда я бегу в 2 часа ночи? В горах снег, зачем я хотел убежать?» Хорошо, что меня поймали, а то бегал бы там по горам. Меня поймали, нас всех закрыли в комнату и стали нас грузить, типа, вы украли, отдавайте, туда-сюда… А уже Перестройка началась и такие слова, как «Гласность», «Демократия» даже у шашлычников были в обиходе. Говорили: «Сейчас Перестройка, никакие ваши мамы-папы не помогут, потому что у нас есть в Талгаре начальник РОВД, он наш друг и вас сейчас закроют». Я говорю: «Слушайте, у вас есть друг, а у нас нет друзей, да?» Ну и так с ними сидели, спорили, пока не дошел допрос до: «Кто? Откуда? Кто родители?». И когда дошла речь до одного нашего друга, его спросили: «Кто твои родители?», он сказал: «У меня папа помощник прокурора республики». Там такая пауза была, как в «Ревизоре»: все замерли и не знали, как дальше себя вести. «А как фамилия?» Он назвал фамилию, и среди них оказался человек, который знал, что действительно он не врет. И они: «Все, завтра он не будет там работать, мы его снимем». И, знаете, мы, хотя пацанами были, нас как-то это обидело, и мы сказали: «Знаешь что, Перестройка, она для домохозяек, а для прокуроров и им подобных … Ребят, никого вы не снимете. Вы давайте лучше нас отпускайте, пока проблем у вас нет» — «Сейчас мы позвоним». Позвонили домой к нему, там папа стал строить всех сразу, короче, нас всех отпустили и даже дали отдельную палату, чтобы спать. Но мы не сознались насчет этого зеркальца, хотя они очень хотели: «Вы сознайтесь, мы даже вас отпустим, просто скажите, что это вы». Такие были моменты в жизни интересные. Я говорю, был такой дух авантюризма, очень легкие на подъем были, куда-то поехать, что-то сделать. Даже когда было скучно, мы просто ходили драться, потому что реально было скучно. Искали приключения. Что характерно, что в моем окружении, мои друзья, с кем мы были близки, таких конченных отморозков не было: мы всегда действовали в пределах даже какого-то благородства. Толпой на одного не нападали никогда, парня с девушкой не обижали — в смысле, это считалось у пацанов вообще взападло, если парень с девушкой идет, чтобы его трогать. Какие-то еще были приличия: данное слово старались держать — в смысле, если забили стрелку, надо было обязательно прийти. Если попадали в милицию, никто никого не сдавал, все сидели на себя всё грузили. Было интересно. Я не знаю, как сейчас. Сейчас у подростков по-другому, наверное, все. Я помню, как мои старшие, они настаивали на том, чтобы я хорошо учился, а я никак не мог понять, зачем. Я же думал, что пацан — это такой беспредельщик с палкой в руках, а они говорили: «Нет, пойми, если у тебя будет залет, то в первую очередь обратятся в школу, а в школе должны хорошо за тебя сказать. Если за тебя скажут плохо, то все, тебя закроют». И на самом деле, когда были какие-то проблемы, из милиции приходили, спрашивали, а в школе: «Это недоразумение, Александр у нас самый лучший ученик. Учится не очень, конечно, но он активный, он культмассовый сектор, он заместитель старосты…». Я еще кем-то там сразу себя назначил во всех этих сферах. И тогда милиция говорит: «А, ну, наверное, недоразумение. Мы, наверное, о другом Александре говорим, а извините». Вот такие были моменты.

Перестройка. Так было.

Александр Трегубенко: Начало 90-х. Конечно, я сейчас так все рассказываю, что все такое было прикольное, безоблачное, но на самом деле были и тяжелые времена, и серьезные залеты. Мы заметили, что многие наши друзья стали переходить на тяжелые наркотики в то время, уже как раз в 90-е годы — 1989-1990-й. Какие-то стали больше злые люди и, конечно, нас тоже это всех коснулось. И в 1990-ом году я для того, чтобы… Ну, не для того чтобы — это одна из причин была — чтобы закончить свой пацанячий образ жизни, потому что стало больше серьезных проблем, я женился. В 18 лет женился. В то время тоже как бы было по понятиям, если человек женился, то его не трогают – всё, он как бы вышел из этого пацанячества. Когда я шел по улице, если бы еще год назад, встретив своих старых врагов, меня могли пропинать, мне пришлось бы с ними биться. А в этот раз, когда я с ними встречаюсь: «А, Саня, ты женился?» Я говорю: «Да» — «А, ну, родной, давай». В смысле как бы у них тоже были свои понятия, что взрослый человек, чего ему сейчас за какие-то пацанячьи там дела предъявлять. И вот эти 90-е годы когда начались, конечно, качнули очень сильно. Я помню это время дикое, когда кто-то не понятно с чего стал богатеть, не понятно с чего, а кто-то наоборот не смог перестроиться, не смог на эти рельсы рыночные встать, и всё. Но я, видите, окончил кулинарное училище в 1990-ом году, я всегда любил готовить. Я в 1988-ом поступил, а в 1990 окончил с отличием кулинарное училище, не смотря на свой беспредельный образ жизни. Это было для меня святое, я никогда не пропускал занятий, я всегда хорошо учился, я всегда старался постичь эту профессию, и у меня это получилось. В то время я считал, что я могу прокормить себя и прокормить свою семью. Но рестораны стали закрываться – помните, голодное время, все по талонам: конечно, было тяжело. К 1993-му году я уже практически спившийся, разрушенный, в хронической депрессии человек, которому уже ничего не было интересно. От меня ушла жена, я был в долгах, у меня не было работы, только какие-то временные — там что-то перехватишь, там что-то перехватишь. Разрушенное здоровье, состояние было очень тяжелое. Меня больше всего удручало, что у кого-то что-то получается, а у меня ничего не получается. В то время я не смог перестроиться. И в 1993-м году, это было весной 93-го года, я пошел в церковь, я стал верующим человеком, и вот уже 15 лет прошло с того времени, и я вижу, как Бог меняет мою жизнь, как Бог дает мне рост. Сегодня у меня жена, двое детей, хороший бизнес, хорошее положение. Я благодарен Богу за это очень сильно. А в то время, конечно, мы об этом ни о чем не задумывались, мы жили одним днем, но было весело. Одно могу сказать — ни о чем не жалею, ни о чем. Особенно годы в училище, когда мы учились, тоже было очень интересно. Когда мы выезжали в колхоз куда-то, нас на лук отправляли, еще что-то — такая практика была. Мы были в колхозе, работали на луке, кормили нас ужасно, мы были все голодные, и мое любимое занятие было — я очень красиво описываю еду, у меня есть такой талант, — и когда мы собирались в бараке, нас там человек 40 лежало на нарах, я начинал рассказывать о том, как бы сейчас принесли тазик мант, а к этим мантам хорошую домашнюю сметану… Откусываешь манту, сок побежал, ты туда ложку сметаны… Там люди: «Саня, не надо, хватит!» Многие выбегали из комнаты просто. Каждый вечер так было, когда все ложились спать: «Саня, только ты молчи», а я: «Не, ребята подождите. А вот если бы нам сейчас таких правильных цыплят табака целый тазик, мы бы взяли…». Интересно было, весело. Никто на это не обижался. Мы шли по луковому полю, и я ел яблоко, где-то раздобыл, кто-то меня угостил, навстречу идет наш завуч или мастер, кто он был, ну кто-то из нашего училища и видит, что я что-то ем. А я иду, ем-ем, доедаю яблоко, потом прям перед ним поднимаю луковицу с поля и говорю: «Что-то я не наелся, может, мне еще одну луковицу съесть?». Он: «Ты что, лук ел?», я: «Да, кушать нечего», а он: «Да ты что? Сейчас, подожди». И дал мне 5 рублей, сказал: «Иди в магазин, купи консервы и еще что-нибудь». Мы, конечно, пошли, купили пива сразу. Очень любили ходить в гости к девчонкам. Девчонки очень любили нас в то время — мы были молодые, симпатичные, дерзкие, на нас можно было положиться, и им было приятно, как мы с ними общаемся, дружим. Кстати, сейчас немножко по-другому, наверное, а в то время как-то у нас нормальные взаимоотношения были, без всяких там лишних движений: мы были друзьями на самом деле, но мы, конечно, были очень корыстные в то время. Для нас было это нормально — прийти к какой-нибудь нашей сестре так называемой домой, съесть все, что у нее в холодильнике, потом добраться до родительского бара, вытащить бутылку с водкой и шприцами выкачать оттуда водку, закачать воду или вместо коньяка какой-нибудь чай разведенный и все это назад поставить, и все это выпить. Потом дня через три она приходила и говорила: «Родители пришли, сели за стол, гостей позвали, открывают водку, а там вода, открывают коньяк, а там чай». Я говорю: «И что ты им сказала?» А они, оказывается, подумали, что их в магазине обманули. Я говорю: «Да, да, ужас с этими подделками». Такие были моменты. Вы знаете, как бы это было нормально в принципе. У меня родители уехали на дачу на два дня и все — это кирдык, это значит, вся толпа у меня собиралась, ели, что-то пили. Как-то было так интересно, весело.

Путь наверх.

Александр Трегубенко: В 1993-м году на самом деле я был уже разрушен физически, разрушен морально, постоянная полоса неудач, какие-то трудности, проблемы. Я как человек творческий, у меня сразу это переходит в депрессию, в самоуничижение, и я пришел в церковь. Когда я пришел в церковь, когда я встретился с Богом, я понял, что я грешник, что мне нужно исправляться, что у меня не те ценности, которые нужны мне в моей жизни. Спасибо Господу, он просто поддержал меня, реально поддержал. Я не скажу, что моя жизнь исправилась в течение 20 минут после этого, нет, какой-то был период тяжелый. Но я обрел надежду, я обрел веру, я обрел то, чего мне не хватало никогда. Я не знал, что будет завтра, я не знал, для чего живу, я не знал, зачем я живу, почему со мной происходят те или другие вещи, которых я не хотел в своей жизни. А здесь я стал разбираться, потихоньку читая Библию, познавая все эти вещи, я стал понимать, что действительно у меня есть надежда и я в божьем плане, и Бог для меня что-то приготовил. Я потом устроился на работу. Вообще, чудесным образом я устроился работать в банк. У меня восемь классов образования, я десять лет так и не окончил, мне не дали, потому что после училища мне надо было оканчивать вечернюю школу. Я приходил в вечернюю школу, а там какие-то собирались вечно — в смысле, все это кончалось какой-нибудь очередной пьянкой, так мне и не дали закончить они. Я с восьмиклассным образованием устраиваюсь работать в банк — чудо № 1 – и, проработав там четыре года, я вышел ведущим специалистом валютного управления из этого банка, будучи поваром по образованию. На самом деле то время было очень интересное, я обрел новых друзей в банке, которые со мной работали. Знания для меня — это было все тяжело, это было все не мое: я люблю творческую работу, а там цифры, там должно быть все четко и стандартно. Но тем не менее у меня получилось. И уже в тот период, уже из моей жизни ушли многие пороки, я оставил наркотики, оставил спиртное, бросил курить — для меня хуже не было вопроса, потому что я очень любил курить. Я курил очень много, а в последнее время я выкуривал по две пачки сигарет, да еще такие длинные «Camel» — «сотку», я больше ничем не накуривался. Я просыпался ночью, чтобы покурить, даже во сне хотелось курить. А здесь я бросил курить, Бог меня освободил от этого.

Дальше больше, когда я в 1998-ом году женился во второй раз, то я понял, что мне надо дальше развивать себя, потому что в банковском деле я не видел себя никак: просто это был период в моей жизни, когда было мне нужно там работать, потому что банковская работа меня дисциплинировала. Просто повара немножко, знаете, раздолбаистые все, а здесь мне нужно было во время приходить на работу, мне нужно было соблюдать субординацию, мне нужно было всегда быть наглаженным, чистым. Как бы я и без этого всегда старался хорошо за собой следить, но здесь было совсем по-другому. Потом я стал восстанавливаться в профессии, устроился поваром, через месяц стал шеф-поваром. Оказывается, не было ничего зря, всплыли все знания, и после этого уже по сей день я так и работаю. Сейчас я больше как ресторатор работаю, конечно, но это моя любимая профессия, любимое мое занятие. В моей жизни за эти 15 лет просто красной линией по всей жизни проходит мое взаимоотношение с Богом, и я действительно научился многому. Я на многие вещи стал смотреть по-другому и, слава Богу, я рад этому очень сильно. Сегодня у меня много друзей, и тех друзей, с которыми мы раньше где-то общались, бегали вместе с палками, сегодня встречаемся и так интересно все это вспоминать. Вот тот круг, с которым непосредственно общался я в последнее время, сейчас все женаты, у всех дети. Вы знаете, это как бы мой самый тесный круг — нас было шесть человек — и слава Богу, что все сейчас нормально, все в порядке и никто не затравился, никто в тюрьму не сел. У нас вовремя пришло понимание того, что всё — пацанячество закончилось, надо теперь вести более ответственную жизнь. Единственно, конечно, большая потеря для нас — у нас был друг, и в 1993-ем году его убили. Это была для нас, для меня удар очень сильный в то время, как раз в том состоянии, в котором я пребывал в 1993-ем году, и еще произошло такое событие, что моего лучшего друга застрелили в бандитской разборке. Для меня это тоже сыграло серьезную роль, я еще раз задумался — что есть моя жизнь, кому она принадлежит, что я могу сделать со своей жизнью и распоряжаюсь ли я ею вообще. Для меня это был серьезный шаг навстречу к Богу. Я тогда понял, что если Бог меня не хранит, то я сам ничего не могу сделать в этой жизни, потому что мы можем что-то предполагать, мы можем что-то планировать, а в Библии написано, что «коней готовят к битве, а победа от господа». И это на самом деле так. Мы можем делать, размышлять, планировать, но мы не знаем, что с нами случится через пять минут, правильно? Это была для меня очень большая потеря, я долгие годы не мог отойти от этого, я постоянно плакал, постоянно вспоминал о своем друге, но потом Бог исцелил эту рану, я уже по-другому к этому отношусь, по-прежнему вспоминаю, скучаю, хотя уже прошло 15 лет. И в основном тот круг друзей, с которыми мы общались, они все сейчас нормально. А вот мои старшие, которые были старшими, некоторые сейчас очень крутые дядьки, уже такие крутые, что просто страшно подходить. И в правительстве, и бизнесмены крутые стали. Когда мы с ними как-то встречались случайно, знаешь, хотелось там по имени-отчеству начать называть, забыв кличку, которая у него была раньше. А потом смотришь, начинаешь общаться, оказывается, те же самые парни, просто чуть-чуть с другим статусом уже. Кто-то поднялся, кто-то нет. Некоторые от наркотиков погибли, кто-то погиб по нелепой случайности, есть такие, которых на самом деле жалко. О многих просто даже не знаю, что с ними стало, но когда видимся, очень так по-доброму вспоминаем. Даже когда встречаешься с теми людьми, с которыми, быть может, не был в друзьях в то время, а сейчас встречаешься, начинаешь общаться и смотришь — нормальные люди. Раньше казалось, что мы готовы были друг другу в глотки вцепиться при встрече, сейчас это уже совсем по-другому. Я изменился сильно, поэтому меня многие не узнают: тогда я был совсем другим. У меня с собой фотография – хотите, покажу? Вот кто меня таким запомнил, сейчас узнать не может. Вот это мои друзья: это тот парень, которого убили — Равиль, а с этими все в порядке — все женаты, у всех дети, все хорошо.

КОРР: А вы сейчас ресторатор, да? То есть у вас свой ресторан?

Александр Трегубенко: Нет, у меня не свой ресторан, я консультант, я шеф-консультант, я работаю по кухне, по ресторану, разрабатываю меню, обучаю персонал, разрабатываю концепции ресторанов, даже преподаю это в Международной Академии Бизнеса. Да, я даже теперь еще и преподаватель в таком деле.

КОРР: А еще мне говорили, что у вас какая-то не должность, а как это правильно сказать — в церкви?

Александр Трегубенко: Статус? Да, я лидер сети, да. Есть такая должность — помощник пастора, скажем так. Служим Господу. А что делать, мы должны служить. Я просто вижу, что сейчас в том служении, в котором я участвую, те люди, которые приходят, им есть о чем рассказать. Я их понимаю очень хорошо, поэтому я верю, что Господь провел меня тоже через определенный момент, чтобы я мог сегодня об этом свидетельствовать другим людям, которые нуждаются в этом. Я не какой-нибудь мальчик, который просидел всю жизнь дома и там учился в институте хорошо, под родительским крылышком — нет, я ведь прошел все практически, и поэтому когда я сейчас разговариваю с людьми, которые, может быть, вышли из тюрьмы или еще что-то — нам друг друга очень легко понять. Они видят, что если Бог сделал со мной в моей жизни такое, то Бог и в их жизни сделает очень много. Я это вижу, слава Богу. Теперь я знаю, для чего я живу, понимаете? А когда-то я не знал. Я знаю, что у меня есть цель в жизни — не просто прожить эту жизнь, а что-то оставить в этой жизни, служить Богу, восхвалять его и делать так, чтобы действительно жизнь людей менялась вокруг меня — и для меня это основная задача. Но это не значит, что я стал ангелом после этого: я далеко не ангел, еще процессы идут, но, слава Богу, я знаю, что я в надежных руках теперь. Если я раньше был уверен в себе, когда был в пацанячих делах, то теперь я уверен за себя. Теперь я знаю, что я под надежной крышей, как говорится. По работе сейчас на самом деле я благодарю Бога за то, что вот он исполняет мою мечту. У меня была мечта стать поваром и на сегодняшний день я являюсь президентом Ассоциации шеф-поваров Казахстана, я член Российской гильдии шеф-поваров — первый казахстанец, который вступил в Гильдию российскую, я член Французской Гастрономической Академии (нас 4 человека из СНГ всего — 3 москвича и я). Я считаю, что это достаточно высокий уровень, который Бог доверил мне, и сегодня я занимаюсь общественными работами в Ассоциации, стараемся поднять уровень наших поваров — молодых учим, проводим какие-то мероприятия, проводим акции, мастер-классы, чтобы поднять наш общий уровень, общий статус шеф-повара. Слава Богу, получается немножко, очень много хороших ребят среди поваров, которые двигаются вместе с нами.

Город № 1.

Александр Трегубенко: Алма-Ата – это город № 1 в моей жизни. Это город, без которого я не могу жить. Это город, который я люблю, каждую улицу, каждый дом, каждое дерево. Это город, в котором я себя чувствую. Я бываю много за границей, я бывал во многих красивых городах, но такой атмосферы, такой любви, которая здесь, нигде больше нет. Сейчас приезжают ко мне друзья из Москвы — шеф-повара, и, знаете, они все единогласно говорят: «У вас какой-то особенный город, у вас какая-то особенная атмосфера, здесь какие-то люди все добрые, они никуда не спешат, как в Москве, спокойно ходят, улыбаются». Вы знаете, на самом деле Алма-Ата для меня — это многое. Я не хотел бы, конечно, так как я всю жизнь прожил в центре, чтобы центр меняли. «Столичный центр», дом этот красивейший, но для меня роднее тот маленький Кинотеатр повторного фильма ТЮЗ, в который я ходил в детстве смотреть кино. Маленькая аллеечка, цветочный базар, а еще раньше на этой аллеечке был такой фонтанчик, и там утки плавали. Я помню, в детстве мы покупали лепешки, ходили, кормили этих уток и лебедей, кормили и тех, которые в «Акку», в этом фонтане — для меня, конечно, это очень много. Сейчас Алма-Ата преображается, я очень горд за свой город, за то, как он развивается. Мне всегда очень приятно смотреть на все, что здесь происходит, мне приятно смотреть на то, как люди здесь хорошо живут. Когда иностранцы приезжают сюда, с кем приходиться общаться реально, то я испытываю гордость за город, я горжусь городом. Сейчас особенно дороги починили… Ну и, конечно, это город, в котором я вырос, вырос мой братишка младший; город, в котором мои родители встретились, в котором они поженились, понимаете? Все эти события… Я знаю, на какой скамейке они сидели в этом парке, где этот «Бродвей» — так называлась улица Калинина, все события происходили там. И, конечно, я, когда надолго уезжаю куда-то, конечно, для меня Алма-Ата — это всё, сразу начинаешь скучать. Где бы ты ни был, в каком бы самом красивейшем месте, все равно начинаешь скучать по своему городу. Я думаю, что, наверное, каждый человек, проживший полжизни своей в каком-то городе, будет скучать. Алма-Ата — это особенный город, однозначно особенный. Хотя и молодой, но уже с очень серьезной историей, потому что много людей хороших здесь выросло, живет, работает, служит. На самом деле хорошо.

Тася РЕЙВ