Негородской житель.

КОРР: Ты всегда писал на криминальные или околокриминальные темы. Поэтому есть «Бандитский Петербург», а это интервью мы, прости за каламбур, давай назовём «Алма-Ата Бендицкого». То есть, давай через призму твоей работы поговорим о городе.

Геннадий Бендицкий: Ну, я, во-первых, Алма-Ату совершенно не считаю криминальным городом. То есть, я думаю, город, который любишь, не будешь называть там Криминальный Петербург или там Криминальная Алма-Ата, вот. А Алма-Ату я люблю. Начнем с того, что города мне не нравятся вообще никакие. Я не люблю город: он не то что меня напрягает сильно или сильно там загружает. Просто мне не нравится бетон, мне не нравится асфальт – меня это все раздражает. Поскольку в Алма-Ате много зелени, много деревьев, арыки и вода, — в общем, это все-таки более предпочтительно, нежели, скажем, другие города, где сплошной бетон и стекло. А Алма-Ата – это, наверное, для меня в первую очередь связано с горами. Я даже квартиру сейчас себе менял и специально выбирал последние этажи: я живу только на последних этажах. Почему? Потому что мне нравится, когда вот так открываешь глаза, и в окно видишь горы.

Я занимался горами профессионально. Когда-то так по-серьезному. Вот и сейчас любитель этого дела. И охота, и рыбалка – и в горах и охота, и рыбалка: и всё это рядом с Алма-Атой. Она удачно расположена с такими местами. И Балхаш сравнительно недалеко, и Капчагай, и Иссык-Куль рядом совсем по прямой, даже по европейским меркам. Тут же у тебя рядом ледники, ели; тут же рядом степь – два шага, там весна, маковые поля вот эти вот. Маковые поля – в смысле, цветы красивые.

…То есть, Алма-Ата без гор никак. С этим у меня связаны юность, молодость. Да и сейчас с рюкзаком очень удобно: вышел, сел в автобус 6-го маршрута, доехал до Медео, прошел пешком до Чимбулака, потом до Туюк-Су, потом выше и выше: всё рядом. В общем-то, по-хорошему именно вот это для меня на первом месте. Ну и, конечно, — моя семья.

…А я сам не коренной алмаатинец. Хотя, можно считать, что коренной, потому что очень давно живу здесь: с 1977-го, по-моему, или с 76 года.

КОРР: Тогда сразу еще вопрос: откуда ты приехал?

Г.Б: Я приехал с Дальнего Востока, родился на Дону.

КОРР: Казачьи корни?

Г.Б: Какие казачьи?! Это еврея угораздило родиться на Дону, это бывает такое. У евреев говорят: «Это что такое мы сделали, что нас Господь поселил в России?» Ну, это ладно, это так, к слову. В общем-то, я здесь встретил свою супругу, с которой живем уже достаточно получается: 17 лет, что ли, у нас только официальный брак, а вместе мы уже все 20 лет. У меня здесь родился сын, родилась дочь, у меня тут родной второй роддом, в котором у меня дочка родилась. В принципе, вот это все связано. То есть, я живу, как в Санта-Барбаре, потому что я здесь всех знаю.

КОРР: Что тебе больше всего памятно в Алма-Ате, что с тобой интересного здесь происходило?

Г.Б: Знаете, всё, что со мной интересного происходило здесь – оно происходило где-то за чертой города.

КОРР: Пускай за чертой…

Г.Б: За чертой города, я имею в виду – в 400-х, в 500-х километрах от города. То есть, достаточно далеко: это нельзя напрямую привязать к Алма-Ате. Например, очень многое у меня связано с горой Кок-Тюбе. Почему? Потому что 3 раза в неделю (причем, бывало, что в день по два раза), у нас был было такое время – мы бегали с пересечения Фурманова-Абая зимой и летом, в любое время, бегали на гору Кок-Тюбе. Кроссы такие получались достаточно не то что сложные, но они были тренировочные. Вот. То есть, очень много каких-то впечатлений.

Альпинизм. Имена.

КОРР: Ты многих знаменитых альпинистов знал, насколько мне известно…

Г.Б: Да, конечно, то есть, ходил под их руководством очень много, часто.

КОРР: А кого ты бы назвал в первую очередь?

Г.Б: Ну, Казбек Валиев, конечно; Валерий Николаевич Хрищатый, конечно; Ильинский…

КОРР: А бывали в горах такие случаи, как у Высоцкого поётся, когда «надеешься только на крепость рук»?

Г.Б: Ой, ну это такая, в общем, лирика, пафос такой. По-хорошему, это все начинается еще в спортзале. То есть, там же тренировки. Что очень интересно, в Алма-Ате еще в конце 80-х — в начале 80-х годов, в середине 80-х – уже тогда были скалодромы. Их не было нигде по Союзу тогда ещё, я Вам так скажу. В Москве не было ни одного скалодрома искусственного.

КОРР: Ну, там и гор в общем-то нет…

Г.Б: Но там очень сильные альпинистские команды. Однако они ездили тренироваться куда-нибудь там в район Ленинграда, они ездили в Сибирь, на Красноярские столбы, и лазали везде по скалам. У нас рядом скалы были, но, помимо скал, в субботу-воскресенье, помимо гор в городе существовало несколько скалодромов искусственных. И на них не было вот этих зацепок, которые вы сейчас видите да в «Мегацентре» или еще где-то. А там были просто деревяшки, прибитые к доскам в спортзале Строительного техникума на Фурманова-Абая. Под потолок большого спортзала стена, карниз механический, который открывался как бы. Это все было такое допотопное, но это все работало. И тренировало очень многих спортсменов. Именно в этом зале появились и тренировались у Архипова, если не ошибаюсь, братья Рахметовы – Кайрат и Салават. Именно в этом зале тренировался (он занимался с начала у покойного Владимира Горбунова, потом у Архипова) Серик Казбеков, который входит в пятерку самых крутых скалолазов мира, к Вашему сведению. Именно в этом зале, именно на этих деревяшках.

Потом мы надолбили дырок в стенах и набили кирпичи, наклеивали их на «эпокситку» и начали на ней тоже тренироваться. Потом появились зацепки, которые мы делали из песка с «эпокситкой»: мешали это все, навинчивали. Там слева был зеленый карниз, зеленая стенка, а справа такая синяя стенка крашеная – по ней сложно было лазать. И мой друг, напарник по связке (сейчас он занимается промышленным альпинизмом, директор фирмы) Стенко, он был очень большой такой стихоплет. На гору лезешь, потеешь, весь в мыле. А он по ходу дела выдавал какие-нибудь такие перлы. Правда, с налетом неприличности. У нас тренер был, Казбек Валиев, и мой этот напарник такое четверостишие выдал: «Казбек мне в детстве не давал обвязку (ну, это скалолазная обвязка), / Чтоб скалолазом я на скалы не ушел. / Теперь я пролажу на карниз зеленый (имелось в виду — на стенку справа). Зато я снег топчу и гажу хорошо». То есть, это специфика альпинизма, когда ты идешь, загруженный снегом по пояс. У тебя две функции: снег топтать, и второе – тоже понятно. Вот. Ну, это так, к слову.

Занятие альпинизмом – это горы, это скалы. Это, наверное, в те времена чуть ли не единственный в Советском Союзе, где как минимум три, я знаю, были тренажера скалолазных в городе, самодельных, но вполне рабочих. Которые, в общем, хорошо себя показали, судя по количеству альпинистов и скалолазов.

КОРР: А все-таки, если не вдаваться в лирику, как ты говоришь, были ли в реальности у тебя такие случаи, когда жизнь твоя зависела от каких-то мелочей?

Г.Б: Дело в том, что когда занимаешься альпинизмом, она всегда зависит от тебя самого. Недаром этот вид спорта называется экстремальным: тут все зависит от уровня подготовки. Вообще у альпинистов не принято как-то об этих вещах особо рассказывать много. Но я могу сказать, что когда погиб Валерий Николаевич Хрищатый, Илья Иодес, трое англичан – как раз мы находились в этот момент на леднике, наша команда. Практически мы с ним накануне виделись и разминулись. И мы участвовали в спасработах, фильм потом сняли про его жизнь. В том числе говорили, что группа альпинистов работала четыре дня под лавиной. Вот я наша команда была как раз в составе групп этих альпинистов.

КОРР: Как называется этот фильм?

Г.Б: Я сейчас не помню. Он посвящен был Хрищатому. Дело в том, что он очень талантливый был человек во всем, писал книги. Одна из его книг у меня даже дома: она лежит с его дарственной надписью. «Айсберги над облаками» называется.

Потом буквально накануне его гибели мне нужно было срочно (как раз шла приватизация, 93-й год), мне нужно было срочно смотаться в Алма-Ату, расписаться в документах, чтобы приватизировать квартиру: без меня этого сделать было нельзя. И он через меня жене передал статью (по-моему, для журнала «Ветер странствий»). Я уехал. Планировалось вообще, что я с ним в команде пойду – почему, потому что получалось так, что необходимость уехать с ледника ставила вопрос – смогу ли я со своей командой подняться на Хан-Тенгри. Получалось, что не успеваю, и я спустился вниз буквально поздно вечером. В районе часа ночи я приехал в Алма-Ату, потому что большая дорога автобусом. На несколько часов заскочил домой, подписал все документы, обнял жену, выпил чаю. И уже буквально в районе 4-5 утра автобус выходил обратно в лагерь, наверх. Я сел и уехал. И причем обмолвился супруге, что я скорее всего с Хрищатым пойду, потому что я не попадаю, ему нужен напарник. Он зовет 3 иностранцев, и у него нет напарника: ему нужен человек, который будет помогать. И получилось так, что я приехал в лагерь, в «Каркару», переночевал ночь, утром уже сидел в вертолете. В 12 я был уже в лагере, а в 3 выходила моя группа: я же не успел. И в общем-то мне в этом отношении повезло: получилось так, что я успел, не смотря на не очень хорошее самочувствие – по дороге абрикосов обожрался и вишни.

…Хрищатый меня, кстати, тоже спас: мы там пересеклись, и он дал мне таблетку, которая все завязала, зацементировала в животе. И я успешно залез со своей командой, и все было в порядке. И когда мы спустились, как раз у нас был первый день отдыха. Вот он вышел в промежуточный лагерь, а утром он должен был выйти наверх. Он вышел наверх, у них там произошло небольшое ЧП – провалился один англичанин в воду, промок и пришлось возвращаться. Они вышли позже, им надо было, по-хорошему, задержаться, но там, видимо, уже работали деньги. То есть, как бы с клиентами они выскочили на это пробойное место, где в общем-то нормально все было. Но Валерий Николаевич его показывал и говорил, что вот здесь самое опасное. И действительно ударило: погиб он, Илья Иодес (с нашей компании был парень), и двое англичан погибли. Третий англичанин выполз, и у нас начались веселые дни по поисковой работе спасательной. Хотя там спасать было некого – ну, не суть.

Алма-Ата криминальная.

КОРР: Гена, все-таки возвращаясь к началу нашего разговора, я ни в коем случае не настаиваю на том, что Алма-Ата криминальный город, но я говорю, что ты много писал о криминале. Вот, может быть, я бы хотел услышать какие-нибудь истории, которые тебе из практики запомнились больше всего, которые произвели на тебя наибольшее впечатление.

Г.Б: Ну, если я начну рассказывать, что Алма-Ата – это город, где меня чуть было не посадили… Это, получается, года 4 назад было. Это история была такая: бабки перегоняли. Нашлись ушлые ребята, которые посчитали, что можно так лихо подделывать документы – деньги государственные туда-сюда гонять по счетам. В результате нагрели (а это было связано с «оборонкой»), нагрели украинские оборонные заводы, российские оборонные заводы. И на этом деле попались, скажем так. И попытались как бы включить обратку, пользуясь своими связями. То есть, по-хорошему надо было сидеть и молчать. А они в общем-то делали все наоборот. Все закончилось для меня неплохо, а для них похуже. Не то что похуже, а совсем тоскливо. Это наши, казахстанские были ребята. Смысл в том, что с их заявления на меня уголовное дело возбудили, полгода трепали мне нервы, пытались посадить. А потом как бы все закончилось нормально. Вот.

Ну, если говорить про криминальное время — середину 90-х годов – то там большой отстрел в Алма-Ате был. Но, конечно, если его сравнивать с московскими какими-то событиями то то, что происходило в Сибири, в Санкт-Петербурге, то это несравнимо, разумеется. В сравнении с ними у нас была тогда, получается, тишь да гладь. Ко мне сюда приезжали тогда приятели москвичи, которые говорили: господи, как у вас хорошо, как у вас тихо.

В Москве, я так понял, там была канонада: взрывали, стрельба… Не проходило дня, чтобы москвич не слышал, как где-нибудь ухнуло, автоматная очередь в ночи и так далее.

Ну, достаточно какие-то забавные случаи из практики у меня как-то на память не приходят.

Один раз попал на похороны авторитета криминального. Меня и моего оператора Наиля Зарипова приняли за сотрудников полиции, потому что мы снимали. Причем, мы получили разрешение у родственников, и даже на тот момент не знали, что он криминальный авторитет. Считали – очередное убийство бизнесмена. А там человек 30 толпа шла скорбящих братков, и человек 20 вывалилось из этой толпы… В общем, вот такую видеокамеру, как у вас, разнесли в клочья. Там на метров 200-300 обломки лежали. Вот. Оператору моему порвали связки. Для меня более так хорошо обошлось, мне ничего не сломали, ничего не порвали. Потом этих братков повытаскивали, потому что, оказывается, менты, комитетчики, они за всем этим наблюдали, но так, чтобы их не было видно. У них там были камеры, операторы: из машин все велось нормально – и сам процесс драки, нападения был зафиксирован. Вот. Там ребятам пришлось извиняться.

Алма-Ата детская.

КОРР: Хорошо. Ну и, может быть, на десерт перейдем к простым радостям. Тем более ты с 1977 года в Алма-Ате. Что тебе больше всего запомнилось с тех пор в быту?

Г.Б: Когда мы приехали в Алма-Ату, я был маленький ребенок, мне было 6 лет, что ли или, может быть, это более раннее воспоминании, потому что меня сюда несколько раз родители привозили к бабушкам и дедушкам. К бабушке и прабабушке с дедушкой. Вот И меня поразила вода. Я жил на Дальнем Востоке, в Сурильске, семья моталась по гарнизонам. И вот, хотя, казалось бы, такая девственная природа, тайга и так далее, но там кран открываешь – и вода цвета как линолеум здесь вот. Вот такого вот цвета, желтоватая. А тут у воды такая голубизна: цвет неба буквально, чистого неба. Настолько чистая, что я долго боялся туда заходить. Так вода не выглядит. Там я купался в Амуре, купался в Байкале, купался там в Тихом океане, но там ну я никогда не видел, чтобы вода была такого цвета. Я даже думал, что красители какие-то, может, добавляются туда.

КОРР: Может, у нас неправильная вода?

Г.Б: Нет. Я не знаю, может быть, тогда было такое впечатление от чистоты воды. Сейчас, может быть, изменилось; может быть, хлора больше добавляют, не знаю. Потому что вот такой вот голубизны кристальной нету уже.

А ещё очень меня удивляло то, что когда мы ехали, мне отец много рассказывал о шашлыке. Вообще везде в России шашлык – это… ну, во всяком случае в семидесятых-восьмидесятых годах – это была очень большая редкость, это был деликатес. То есть, в Москве было 1-2 ресторана, где жарили шашлыки, кавказская кухня. И он стоил сумасшедших денег совершенно. А отец всю дорогу мне рассказывал, что вот Алма-Ата и вообще Средняя Азия (он в Ташкенте работал некоторое время, в Чимкенте) – это дешевый шашлык и его много. И вот я приехал в Алма-Ату и выяснилось, что только куриный шашлык тут, потому что барана нет, ничего нет, дефицит, очень большая проблема добыть мяса: как раз вот наступили такие времена. И потом, когда начало все это исправляться, изменяться, начало появляться все это дело – то, наконец, мы вкусили.

КОРР: Это какие годы примерно с дефицитом мяса?

Г.Б: Впервые я это начал замечать в конце 70-х. И где-то в 80-е годы.

Ещё могу рассказать пару баек из отцовского прошлого. Такого национального характера, ничего? Отец у меня учился в консерватории имени Курмангазы, на режиссерском отделении. Совсем молодой парень, работал по ходу дела на АЗТМе подручным кузнеца – рабочий класс. И получалось так, что в районе Парка Горького был один из корпусов этой консерватории, и отец по дороге как раз из консерватории на работу или куда-то по делам своим заходил в пивнушку, которая был недалеко от входа в парк. Она была в районе где-то улицы Горького. В этой пивнушке, похоже, кавказцы заправляли. И вот девочка темненькая – она так на отца поглядывала-поглядывала. Он раз там кружку пива взял, через день еще взял, и она ему показывает: мол, с заднего хода зайди. И он туда подходит, смотрит – 2 кружки пива, в очереди стоять не надо, отдельные столики с заднего двора стоят. 2 кружки пива приготовленные свежего, воблочка, лучок порезанный, все дела, в общем, и никого нет. Он берет все это дело, кушает, пьет пиво, оставляет деньги возле этих же кружек, и уходит. И это стало у него доброй традицией. Видимо, девочка его за своего приняла. И через какое-то время он в очередной раз стоит там, получает эти 2 кружки свои, лущит воблу, и два парня молодых стоят с этой девочкой и тоже получают свои две кружки пива у нее. Они что-то переговариваются, и так поглядывают на отца, а она, видимо, им что-то говорит. И они подходят, два таких колоритных очень парня, в необъятных кожанках, с «аэродромчиками» на головах, носы большие – ну, вылитый папа, в общем. И так с прищуром один, попивая пивко, говорит: «Я тебя, говорит, в Баку видел». – «Не, ребята, я никогда в Баку не был». Второй говорит: «Я тебя в Орджоникидзе видел». – «Не, ребята, я никогда в Орджоникидзе не был». Первый спрашивает: «Ты азербайджанец?» Отец говорит: «Нет». Второй: «Нохча?» Отец: «Нет». «Грузин?» — «Нет». Тут уже у обоих становится совершенно злобный взгляд такой, кружки заходили, желваки заиграли. Они говорят: «Ты зачем своей нации стыдишься?» А бате в этот день в военкомат надо было зайти. У него паспорт был с собой, и он говорит: «Ребят, я вот честно не кавказец, я еврей». Они такие – с недоверием. Он достает паспорт, показывает пятую графу. Говорит: «Видите, пятая графа…» И тогда они ему говорят: «Это еще стыднее!» Вот такая байка, связанная с пивнушкой, по рассказам отца.

Байки от Бори Бузина.

КОРР: Ты обещал пару баек, а не одну.

Г.Б: У меня есть один хороший приятель друг Боря Бузин, и он рассказывает эти байки про Алма-Ату лучше, чем я. Сразу скажу, он известный журналист, фотограф, работал в множестве изданий. Действительно хороший, высокого уровня фотограф. Вот. И у Бори Бузина очень интересный такой был жизненный опыт: он каким-то макаром успел поработать в «псих-бригаде». Это достаточно странно: он росточка невысокого, такой не сказать что амбал – я бы сказал, что совсем не амбал. А работал в бригаде, которая занималась буйными пациентами – в общем, санитаром. У него несколько смешных баек про выезды к алмаатинским сумасшедшим.

Итак, значит, вызов псих-бригады в один из микрорайонов: семейная ссора, и там что-то с психическими уклонами. Они приезжают. Видят, у подъезда сидит совершенно обалдевший участковый, в крови все у него. Говорить толком участковый ничего не может, потому что он совершенно такой вот потерявшийся, и во лбу у него такая вот странная рана: круглая какая-то и рельефная очень. В общем, они идут в дом, по дороге еще кого-то встречают – пару сотрудников милиции на разных этажах, и тоже с такими же отметинами во лбу. Подходят к квартире, а из квартиры торчат ноги. И ноги эти где-то 45-го размера, вот с такими лаптями. Они так заглядывают: здоровый, огромный мужик, у которого отметина тоже во лбу такого же характера. И в квартире грохот стоит, как будто там слоны разворачиваются. Треск, все звенит аж. Оказалось, там тетка поссорилась с мужем. Сначала мужа уработала, потом прибежал сосед выручать мужа – он тоже получил. Потом прибежал участковый, получил. Прибежали пару оперов с местного отдела – и тоже своё огребли. Короче, все по очереди отоваренные. Вот. А баба там бушует внутри. Ну, они говорят — что делать? – вооружились каким-то столом, взяли журнальный столик в какой-то из квартир, и с этим щитом пошли вперёд. Видят, тетка озверевшая чем-то машет в руке, а чем она машет, они понять не могут, что за предмет, что за оружие такое в руках у женщины. И они столом прижимают её к стене, распялили, выбили из рук, смотрят – мясорубка. Она мясорубкой (знаете, советская, чугунная, как раз удачно очень под женскую руку), и она ею, как кистенем. И вот это как раз круглым этим местом, рифленой звездочкой в лоб – ба-бах!

Второй такой случай у него был забавный. Алма-атинцы, видимо, в этом были ребята очень изобретательные – почему, потому что, он говорит, мы в течение года два раза осенью и весной, в период обострения лет 5 подряд ездили куда-то в Малую станицу. Где-то за Парком Горького жил телохранитель командующего то ли Черноморским флотом, то ли Тихоокеанским… Он был то ли старшина, то ли прапорщик морской пехоты. У него на почве, я не знаю, там Карибского либо кризиса, либо чего-то еще наступили такие, скажем, критические дни, помутнение рассудка. А мужик был профессиональный. Я не знаю, какой он телохранитель, но убийца он был профессиональный, потому что метал всё, вплоть до иголок. Иголки, ножницы – в общем, всё, что во что-то может воткнуться. Даже ножи от мясорубки, как «звёздочки». И естественно, когда это начинало у него происходить, соседи по-быстрому, пока никого не покалечил, сначала вызывали милицию. Милиция приезжала, понимала, что все не так просто, и вызывала псих-бригаду. И приезжал Боря. Сейчас он такой крупный парень, а тогда был совсем худенький и щуплый. С ним приезжали ещё какие-то медбратья, они брали у соседей очередной стол побольше. Прикрывшись столом, как щитом, вламывались в эту хату. Сзади там шел ОМОН, прикрывал. Их задача была прижать, а там по ходу дела летело в этот стол все: топоры, ножи, вилки, ножницы, булавки. И в общем мужичок прижимался к стенке, а дальше уже работал ОМОН. Задача псих-бригады заканчивалась, его только пеленали уже и увозили на Каблукова.

«Очень сексуальный маньяк»

И еще одна такая байка, я уже не помню, откуда она у меня. Есть вот такой небольшой парчок перед АЗТМ (завод АЗТМ на Комсомольской, на Толе Би), там есть такой небольшой парчок, такое мрачное очень место. И я не помню, то ли в 1970, то ли в 80-х годах – там, в общем, завелся очень сексуальный маньяк. Он нападал на женщин, насиловал, всякие извращения вершил, глумился над советской действительностью. И, значит, его никак не могли поймать, хотя место маленькое и наряды ходили какие-то, но все как-то было бесполезно. А потом однажды туда вызывается «скорая»: ну, все, думают, — опять очередная жертва. Тут сразу менты, то да се. А «скорая» увозит оттуда здоровенного мужика, амбала, у которого что-то непонятное: у него в трех местах сломана челюсть. Зубы вот так вот просто наружу. И выясняется, что это тот самый маньяк, которого уже который год ищут. А вышло так: шла с этого АЗТМа девочка, очень маленькая такая, щуплая, худенькая девочка. Которая работала на этом АЗТМе то ли крановщицей, то ли чего-то, где-то вот. И она идет себе спокойненько, и он на нее напал, и вот эти вот последствия там, в трех местах челюсть сломана, зубы наружу — это она его ударила. И на не все смотрят и говорят: «Крошка, как тебе это удалось?» А она, такая милая алма-атиночка, объясняет: она, оказывается, ходит, то ли с детства, то ли любительница – она, оказывается, балерина. Ну, балетом занималась. А у них же ноги сильные… В общем, девочка просто складку сделала. Случайно. Она, защищаясь, как-то махнула ножкой неудачно, и попала по зубам. Посадили мужика. Хорошо, по зубам попала. Хотя, наверное, зря по зубам: может быть, в другое место надо было.

Леон КОСТЕВИЧ