О театре с любовью.

Леонид Терешин: В Алма-Ату я приехал в 1977-ом году. До этого я жил и работал в Новосибирске. После окончания Московского института культуры, я окончил факультет культурно-просветительской работы, специализация — режиссура. Я долгое время — 30 лет — прожил — и 15 лет проработал — в Новосибирске режиссером, директором дворца культуры, художественным руководителем. В 1975-ом году я приехал в Алма-Ату в отпуск к своим родственникам, и, впервые увидев Алма-Ату, в нее влюбился и заболел Алма-Атой. Когда я вернулся в Новосибирск, стал искать обмен новосибирской квартиры на алма-атинскую, и два года занимался обменом. Два года. Но все-таки счастье улыбнулось, и я сейчас эту квартиру имею по обмену, совершенному в 1977-ом году. А в связи с тем, что у меня был очень насыщенный послужной список в Новосибирске и специальное образование, я пошел в «Казсовпроф» искать работу. Секретарь «Облсовпрофа» — это человек, который курировал культуру не только в Алма-Ате, но и в области. Он сразу же мне предложил принять Театр «Издательства ЦК компартии Казахстана». К этому времени театру было 10 лет, и до меня были постановки, работали режиссеры, но обстановка в театре складывалась так, что больше одного спектакля каждый режиссер не ставил. Очень часто менялись режиссеры, больше одного-двух раз поставленные спектакли не игрались. Труппа уже почти два года была без режиссера, и когда я пришел в издательство, принял меня его директор, секретарь профкома. Они тщательно проанализировали мою предыдущую жизнь рабочую, трудовую биографию и приняли решение меня все-таки принять. С этого момента, с 1977-го года, театр стал моей второй жизнью. Так случилось, что в 1977-ом году нужно было отмечать десятилетие театра, и я начал с того, что опять-таки остатки труппы собрал и тщательно проанализировал все бывшие постановки. На основе вот этих прошедших постановок я подготовил грандиозный творческий вечер, посвященный десятилетию театра. Этот вечер имел большой резонанс – после него много людей обратилось ко мне с просьбой принять их в театр, а работающих в издательстве тогда было где-то около полутора тысяч — это работники типографии, журналисты СМИ, которые в то время существовали, ведущие республиканские и местные городские газеты. В числе работающих было много желающих заниматься театральным искусством. Не смотря на то, что они посвящали свое время работе, семье, воспитанию детей, они находили возможность приходить репетировать и играть в спектаклях. В 1978-ом году я поставил первый спектакль. К этому времени надо было защищать звание народного театра, и этим спектаклем мы подтвердили звание «народный». С этого спектакля моя жизнь полноценная началась в этом театре. Проработал я в нем 15 лет, выпустил 15 спектаклей, последняя постановка была в 1992-ом году. В связи с тем, что наступила Перестройка, «Издательство ЦК Компартии Казахстана» оказалось уже ненужным, партия была распущена. Естественно, распущен был и театр. С 1993-го года я перешел на другую работу, нашел себя в другой сфере деятельности. Не смотря на то, что я уже на пенсии три года, я продолжаю еще работать. Мне кажется, я нашел себя вот в этой профессии, которой я сейчас занимаюсь. Я работаю редактором по связям с общественностью республиканского журнала «Здоровье».

Что интересного было в нашем театре, кроме премьер, которые мы давали в самом издательстве, в нашем доме культуры для работников? Люди работали посменно, следовательно, мы — в разное время, чтобы посмотрел весь коллектив издательства. Это могло быть и четыре, и пять спектаклей. Потом мы эти спектакли показывали везде и всюду: в учебных заведениях, в воинских частях — география показа наших спектаклей очень обширная. Мы даже были на гастролях в Новосибирске, в Берск мы были приглашены на 6 дней и гастролировали с двумя спектаклями. И каждый спектакль так же мы показывали на сцене Русского академического театра драмы имени Лермонтова. Руководство театра охотно предоставляло нам сцену, чтобы та элитная, скажем так, публика театра смогла познакомиться и с нашим самодеятельным театром. В деле организации гастролей, выступлений, огромную роль играла наш администратор Нинель Федоровна Коломиец. Это беспредельно любящий театр человек. Она умела найти площадку, организовать зрителя, и мы всегда играли на аншлагах. Еще одна сторона деятельности нашего театра — как только была успешно сыграна первая премьера, нами заинтересовалась киностудия «Казахфильм». И как только какой-то запускался художественный фильм на «Казахфильме», меня буквально одолевали ассистенты режиссера по актерам с просьбой показать актеров, дабы пригласить их на кинопробы. У нас в театре была галерея актеров, труппа составляла так где-то стабильно 30 человек — труппа была большая, она постоянно пополнялась. Кто-то просто уходил, кто-то уходил из издательства, кто-то по семейным делам, кто-то рожал, кто-то уезжал, кто-то выходил замуж и так далее. Кто-то прекращал работу в театре. Я постоянно пополнял труппу людьми. 30 человек, и это, я вам скажу, только работники издательства. Руководство издательства очень ревностно относилось к тем людям, которые приходили со стороны, а со стороны приходило много людей с просьбой. Побывает человек на спектакле, а искорка в нем творческая где-то заложена, горит. Они просились: «Леонид Васильевич, возьмите, мы хотим играть в вашем театре». Я разводил руками и говорил: «Ребята, я не могу. Идите куда угодно заниматься, я не могу, у меня установка — только работники издательства».

Кинороли.

Леонид Терешин: Когда киностудия заинтересовывалась нашим театром, они приходили, смотрели эту галерею, смотрели людей по типажам. Я был играющим режиссером, и тут же мне предлагали: «Леонид Васильевич, может быть, и Вы покажетесь режиссеру? У нас запускается фильм, и вроде как вам бы надо показаться». Я показывался, и меня брали на роли в кино. Самый запоминающийся фильм, в котором я снялся, это «Кто ты, всадник?» по сценарию Килибаева и Баранова. Это их сценарий. И «Женщина дня» — режиссером был Баранов, а сценарий Килибаева и Баранова. В те времена в фильмах «Казахфильма» очень много играло российских актеров: тогда было принято приглашать российских актеров на участие в этих фильмах. Вот, скажем, в фильме «Женщина дня» я играл с Аликой Смеховой. Да даже сцена у меня есть с ней. В «Кто ты, всадник?» я играл с Ярмольником и со Светиным — знаменитым мастером кино. Вы знаете, как я попал на роль в фильме «Кто ты, всадник?»? До сих пор, а уже прошло много времени, я без улыбки этого просто вспоминать не могу. И когда говорят, что кто-то случайно попал на роль — да, такие случайности, действительно, бывают. Фильм уже был запущен в производство, и на роль полковника режиссер Тажабаев — это наш известный казахстанский режиссер — не мог найти исполнителя. Приезжает ко мне ассистент по актерам. Наряду с тем, что она посмотрела нашу галерею и человек, наверное, 10 были приглашены в массовку и в эпизоды, она смотрит на меня такими умоляющими глазами и говорит: «Леонид Васильевич, покажитесь нашему режиссеру. Вы знаете, я уже показывала ему столько актеров, я уже не знаю, кого ему показывать. Никого он не утверждает на роль». Что делать, я поехал. Захожу в комнату режиссера — сидит Тажабаев, сидит ассистент по актерам, которая меня пригласила. Я только зашел, он срывается из-за стола, подбегает ко мне, жмет руку и говорит: «Вот полковник Назаров». Я опешил, мы еще не поздоровались, не познакомились, а он говорит: «Срочно ведите его в костюмерную, одевайте, гримируйте и показывайте мне». Я был буквально ошеломлен.

Меня повели в костюмерную, подобрали костюм, в гримерной загримировали. Прихожу к нему, показываюсь: «Я — белогвардейский полковник». Он: «Все, завтра снимаемся. Вот вам сценарий, текст. Завтра выезжаем на съемочную площадку в Каскелен». Я не осознал всего, взял текст, поехал домой. Завтра мне во столько-то выезжать на площадку, и я вечером учил. Таким образом, мы снимались где-то, может быть, недели две под Каскеленом, потом в горах. Там, где Бортогойское водохранилище, тоже была съемочная площадка, мы там жили, снимались. Вот так я попал на эту роль.

Что касается фильма «Женщина дня», здесь, вроде так тоже получилось что пригласили, сделали. Там как раз не было такого, что ли, экспромта. Меня пригласили, сделали кинопробу, и я стал сниматься в этой роли.

Есть еще одна деталь, о которой я не могу не сказать. Я был назначен на роль полковника. Был такой фильм, в главной роли снималась Клара Степановна Лучко, царство ей небесное. У нас снимался фильм на базе «Казахфильма» про любовь, дружбу и судьбу. Многие мои актеры были приглашены в этот фильм, и ассистент режиссера попросила меня показаться Кларе Степановне Лучко. Как объяснила мне ассистент режиссера, Клара Степановна, царство ей небесное, была актриса очень и очень требовательная к режиссерам, она не у каждого режиссера снималась. И она была требовательна к партнерам, с которыми играла. На съемочной площадке она была вся в образе. Я к чему это говорю — даже когда мои актеры просили сняться с ней на память, то она категорически: «Ребята, только не сейчас, только не сейчас, я в образе». Она была полностью поглощена ролью. И мне ассистент сказала: «Леонид Васильевич, наши алма-атинские актеры, с которыми я показывалась, с которыми она должна была в паре играть, — Клара Степановна ни одного не приняла. От всех отказывалась. Один не нравится, другой не нравится. Покажитесь Вы». Я приезжаю на съемочную площадку — это было под Алма-Атой, где-то за 50 километров была площадка организована. Два слова о сюжете этого фильма. С фронта привозили в Казахстан на долечивание бойцов, и наши казахстанцы, когда проезжал этот состав с ранеными, их разбирали на долечивание. Казахстан проявлял вот такое милосердие, доброту. Люди невероятно бедно жили, но делились самым последним. Они забирали в семьи этих бойцов, выхаживали их и потом отправляли на фронт. Я должен был играть одного из эшелона, всего израненного, и Клара Степановна должна была меня взять к себе. У нее двое детей, муж на фронте, и она должна была меня взять. Потом она объяснила: «Леонид Васильевич, вы поймите, я настолько серьезно отношусь к партнерам, чтобы мне правдиво сыграть…». Впоследствии по фильму муж у нее погибает на фронте, я выживаю, мой герой выживает, и он с ней, так сказать, связывается. У них в конце концов, после войны, образовалась семья. Она объяснила мне: «Когда я играю с актером, да еще такая сюжетная линия, я должна полностью влюбляться в актера, чтобы правдиво сыграть роль». Меня ей представили, мы с ней побеседовали очень хорошо, обстоятельно, она мне: «Хорошо, спасибо за беседу». Там на съемочной площадке был специальный вагон для режиссеров, актеров и так далее, и у нее там было купе. Мы побеседовали, и я с этим и уехал. Подумал, что я тот очередной, который не понравился ей. Глубокой ночью раздается у меня звонок, и директор фильма говорит: «Леонид Васильевич, Вы Кларе Степановне понравились, Вы будете сниматься с ней в роли. Мы завтра приезжаем к вам, забираем и увозим на съемочную площадку». Отснялись. Все было прекрасно, все было великолепно. Клара Степановна потом, когда мы уже отработали, говорит: «Леонид Васильевич, спасибо Вам огромное за то, что вы согласились со мной сыграть».

Когда вышел фильм, режиссер Фрунтов привозит этот фильм в Алма-Ату, устраивает премьеру, а я в это время уезжаю в санаторий, и своему другу с женой говорю: «Вы сходите на премьеру, посмотрите, что я там сделал». Звоню им после того, как они побывали на премьере, а он говорит: «А тобой там и не пахло. Нету тебя там, при чем здесь ты? При чем здесь Клара Степановна, с которой ты снимался?». Потом я по телевидению смотрел этот фильм, эта сюжетная линия была вся вырезана. Вот так. Так случилось с этим кино.

КОРР: Сильно переживали?

Леонид Терешин: Нет, не переживал. Потому что, во-первых, это не первый фильм, когда снимается огромный материал, а потом… Потом вроде объяснили, что материала было много, фильм получился не такой звонкий, громкий — короче говоря, его как-то так ужимали, ужимали до часа сорока, в каком формате тогда выпускались фильмы… Единственно, мне было неудобно перед своими друзьями. Я говорю перед своими друзьями, ну, вы понимаете, Клара Степановна Лучко — народная артистка России.

Перестройка. Много потеряно.

Леонид Терешин: Конечно, была наижутчайшая растерянность. Была боль за то, что все, что делалось в плане культурного воспитания трудящихся, в плане пропаганды художественного народного творчества, не побоюсь этих слов, проведение политики партии и государства. Мы же тогда были очень и очень идеологически, что называется, выдержанными. Мы ведь верили нашей Партии, нашему правительству, мы проводили ее политику. Я вам скажу, что я ни о чем не жалею, потому что все то, что тогда делалось в плане воспитания народных масс, это было хорошо. Сейчас потеряно много, а можно сказать и что все потеряно. Сейчас мы совершенно в другом ракурсе живем – заработать, урвать, устроиться, добиться, сейчас и молодежь в этом ключе. А мы ведь в другом плане жили, мы совершенно искренне верили, проводили эту линию. Причем, вы знаете, сеяли разумное, доброе, вечное — и так и было. Да, нам не хватило джинсов. Да, нам не хватало колбасы. Да, нам не хватало мяса. Да, мы выстраивались в очереди. В 5 часов становились в молочной магазин за бутылкой кефира. Да, все это было. У нас тогда были какие-то твердые заработки, какие-то деньги были, но мы ничего не могли на эти деньги купить. Когда кто-то вырывался за рубеж и привозил какие-то тряпки, видеомагнитофоны — мы все ахали. Когда смотрели фильмы зарубежные какие-то, где супермаркеты, мы себе говорили: «Неужели это правда?». Сейчас мы живем в этом. Все есть, все доступно, но духовность ушла. Сейчас нам некогда заниматься духовной культурой. Та грязь, которая идет с экранов телевизоров, из СМИ, она работает не на духовность, а как бы наоборот, разлагает. Сейчас стало все доступно, а никаких ограничений нет. Теперешней молодежки нужно иметь такой самоконтроль, когда нужно думать о том, что это хорошо, а это плохо. Нас ведь тогда воспитывали и в институтах, и в кино, и в театрах, и в СМИ — все было подчинено разумному, доброму, вечному. То есть, мы духовно богаче были. Мы много читали, мы интересовались литературой. Много потеряно.

Уважаю казахов.

Леонид Терешин: Я приехал сюда, вспоминается мне, первый раз в сентябре. Сентябрь в Сибири — я приехал из Новосибирска — уже глубоко осенний месяц. Это уже и дожди, это уже и непогода, это даже первый снег. Как мы, сибиряки, говорили о Сибири: у нас в Сибири 9 месяцев зима, а остальное лето. А если лето ко всему бывает дождливое, прохладное, слякотное, то мы по возможности в сентябре, октябре, ноябре уезжали куда-нибудь к морю, скажем так, чтобы продлить лето как-то немножко. Я не знал климата Алма-Аты, но я знал, что здесь тепло, что это юг нашего Союза, что здесь яблоки, которые привозили к нам в Сибирь – апорт. Но когда я приехал, было «бабье лето». Алма-атинское «бабье лето» оно долгое, солнечное, наполненное фруктами, овощами, ягодами — это изобилие бесконечное.

Я был поражен этим. Не смотря на то, что это всего-то полторы тысячи километров от Новосибирска, я попал в другой мир. Если я приехал в какой-то осенней одежде, то я тут переоделся во все легкое, летнее. Меня поразил климат, меня поразило вот это изобилие, меня поразили горы. Но самое главное, что я прожил здесь месяц, и в то время мои родственники занимали определенное положение и имели круг общения, друзей. И в частности, в то время я впервые столкнулся в общении с казахами. У нас в Сибири есть казахи, есть аулы и деревни есть казахские. Но, во-первых, мы знаем с вами по истории, что казахи русые, голубоглазые, и я таких казахов сибирских знал. Когда я увидел казахов алма-атинских, они совершенно отличаются от сибирских — это в основном брюнеты. И когда я вижу голубоглазого русоволосого казаха — это мой земляк. Моя первая реакция — мой земляк. В то время я впервые пообщался со значительным количеством казахов, и, вы знаете, я проникся к этим людям огромным уважением, с ними было легко. Они по внутреннему своему складу близки нам: они добрые, отзывчивые, готовые на какие-то самопожертвования. Я побывал в гостях — а это не мои друзья, это друзья моих родственников были, — я побывал в семьях казахских… А вы знаете, с ними, оказывается, так легко. Я был в Грузии, я был в Прибалтике, в Азербайджане, имея опыт общения с с кавказцами, прибалтами, украинцами. На Украине бывал, в Белоруссии, то есть, я имею представление о том, кто как общается. Прибалты нас всегда плохо воспринимали. Хотя я ездил к друзьям в Эстонию, но я всегда чувствовал, что я лишний, хоть он мой друг, и он меня принимает прекрасно, но когда выходишь без друга, чувствуешь, что не туда приехал. А здесь получилось, что я общался с казахами и к ним проникся уважением. Я подумал: «А здесь легко будет с ними ужиться, мне будет хорошо с ними жить». Стержень их характера, человеческих качеств — они нам очень близки. Когда я впервые здесь побывал, я решил, что совершенно справедливо, что в Казахстан везли народы, переселяли в сталинские времена народы сюда, когда эвакуировали сюда и театры, и киностудии, и писательские организации. Масса людей было эвакуировано сюда, чтобы сохранить цвет российской культуры, литературы и так далее, потому что этот народ по своей доброте принимал всех: делился самым последним, но он принимал. Добрый народ.

Тася РЕЙВ