Пацановские дела.

Арманжан Байтасов: Я родился в Алма-Ате 10 января 1970-го года. Говорят, что была холодная зима. Дом, в котором жили тогда мои родители, находился ниже Ташкентской. Он был, я, как сейчас помню, деревянный. Мой отец учился в КазГУ на физмате и активно занимался спортом, и так как у него были хорошие показатели по спорту, ему выделили недвижимость от ЦСК и разрешили там жить вместе с семьей. И первые воспоминания у меня о том доме, они такие совсем детские, но яркие по-своему… В 1973-ем или в 1974-ом году родители улучшили свои жилищные условия и переехали в микрорайон «Орбита», где они получили 3-комнатную квартиру. Счастья, конечно, было очень много. Я, будучи совсем ребенком, понимал, что родители, в общем-то, довольны сложившимся положением дел. «Орбита» тогда, сказать, что это окраина это значит, вообще ничего не сказать, потому что на месте сегодняшнего кинотеатра «Байконур», я очень хорошо помню, была такая большая клубничная поляна, плантация. И мы, будучи детьми, любили ходить туда собирать ягоды совершенно бесплатно, само собой нас за это гоняли. Объездчикам это не нравилось. А там, где сейчас находится дендропарк на Навои-Аль-Фараби, шикарный дендропарк построили, раньше были яблочные сады и чуть выше кукурузные плантации, кукурузные поля огромные. За кукурузой мы тоже любили ходить без разрешения. Конечно, это не потому, что мы голодали, просто был какой-то мальчишеский драйв – пойти, сорвать кукурузы, собраться во дворе, достать какую-то кастрюлю, развести огонь, сварить кукурузу и потом всем вместе съесть. То, что мы в «Орбите» сблизились с друзьями, сначала мы вместе ходили в детский сад, потом стали одноклассниками, было спровоцировано обстановкой, в которой мы жили. Там в одиночку прожить было практически невозможно. Мы вроде бы живем в микрорайоне, а вокруг находятся поселки, и, существовало, так скажем, недопонимание между ребятами, которые жили в микрорайоне и теми, которые жили в поселках. И, в течение недели два или три раза обязательно у нас были серьезные столкновения. Первое наше объединение, наверное, произошло еще в детском саду, когда мы объединились, потому что мы понимали, что в одиночку невозможно противостоять тем ребятам. Первые битвы у нас были за реку. Мы хотели купаться в Алматинке, тогда там не было никаких каскадов, это была обыкновенная речка, как в горах. Мы себе делали запруды, и в этих запрудах купались. Первые столкновения у нас были именно за эти запруды. Мы делали эти запруды, и нам не хотелось, чтобы кто-то еще в них купался, а ребятам из поселка «Алатау» не хотелось, чтобы мы купались в их местах. Эти конфликты носили достаточно жесткий характер. У нас даже принцип был: деремся до первой крови. Вот такие вещи были.

Музыки было много.

Арманжан Байтасов: Я помню очень хорошо, что в детстве мне очень не нравилось ходить на музыку. Я не знаю, с чего родители вдруг решили с первого класса меня отправить на уроки музыки. И, вы понимаете, такая обстановка достаточно сложная пацановская и вдруг кто-то идет, учится играть на фортепьяно, ходит на сольфеджио, посещает уроки музыкальной литературы… Я всегда это скрывал от друзей, что занимаюсь такими делами. В общем-то, в нашей среде, я это четко понимал, совсем не будет приветствоваться. Но я все-таки исполнил свой сыновний долг и семь лет, как и положено, отучился в музыкальной школе, не бросил, хотя были короткие остановки. Ну, как короткие, три перелома рук и все три получены в конфликтах. С первого по седьмой класс три раза ломал руки, поэтому были передышки от занятий музыкой. Когда произошел второй перелом, родителям сказали: все ребята, вы можете просто учиться для себя, но великим пианистом он не станет, потому что с переломанными руками музыкой можно заниматься только для своего удовольствия. В принципе родители понимали, что это и так для своего удовольствия, для общего развития. Кстати, родителям надо отдать должное за их настойчивость. Сколько было дома скандалов – не перечислить, я и дневник прятал, и сжигал, и подделывал оценки в музыкальном дневнике, но родители были несгибаемы и они добились того, что я отучился семь лет. Я, кстати, сейчас не могу от своего сына этого добиться, если с дочками могу еще как-то справиться, то сына никак не могу заставить учиться музыке. А меня родители заставили доучиться и благодаря тому, что я знал нотную грамоту, меня сразу же взяли в школьный ансамбль. И мы начали проводить дискотеки, и дискотеки у нас были такие, я считаю, серьезные. Во-первых, была своя аппаратура: свои магнитофоны, гитары, барабаны и это была живая музыка. Для нас были тогда популярны песни в исполнении группы «Машина времени», только-только стали появляться песни групп «Кино» и «Алиса». Под эти песни мы проводили все свое, так скажем, тинейджерское время.

КОРР: А Вы помните свой первый концерт на какой-нибудь школьной дискотеке?

Арманжан Байтасов: Первый концерт, наверное, не помню. Я помню, что мы к репетициям своим относились достаточно ответственно и собирались обязательно всей группой. У нас был хороший преподаватель, знаете, такой энтузиаст. Я так думаю, что само собой ему никто за это не доплачивал в советской школе, ему было, наверное, интересно работать с молодежью, с детьми. Он нам помогал выстраивать правильно композиции, то есть, правильно строить ритм-секцию, потому что мы играли «кто в лес, кто по дрова», так скажем. А он руководил, тратил время, проводил с нами репетиции. Первое выступление я не помню, потому что мне всегда хотелось не репетировать, а сразу выступать. Все эти вещи по сто раз отыгрывать мне было тяжело, потому что гамму я отыграл в музыкальной школе. Мне сразу хотелось играть на гитаре, петь. Знаете, это, наверное, такой быстрый путь к популярности в школе. Мы сразу стали местными самородками, местными звездами, известными на всю школу, но первый концерт я не помню.

КОРР: Если не считать «Машину времени», что еще слушали, и вообще как проводили свободное время после школы?

Арманжан Байтасов: То, что очень много музыки – это факт. Мы слушали разную музыку. Вообще, почему я стал играть на гитаре, потому в 1981-ом или в 1982-ом году я первый раз услышал «The Beatles», это была композиция «Love me do», по-моему, или «Girl». Меня так удивила эта музыка, что я решил научиться играть на гитаре. Я сразу же взял гитару, тем более мой отец очень хорошо играл на всех инструментах, и на гитаре особенно, поэтому первые аккорды мне показал отец. Я научился достаточно быстро играть на гитаре, и после этого я уже в принципе не расставался с магнитофоном и стал собирать вот эти большие диски, которые раньше были – виниловые. Большой популярностью само собой пользовались «The Beatles», «Rolling Stones», потом «Led Zeppelin» и «Deep Purple». Из нашей советской эстрады это, конечно, «Машина времени», «Воскресенье», «Динамит» с Кузьминым, группа «Круг». Потом была «новая волна» — Цой, «Наутилус Помпилус», «Алиса», «ЧайФ» уже тогда появились, все, кто выходил, скажем, из ленинградского рок-клуба, из свердловского рок-клуба. Мы очень много песен слушали и старались, как мы это называли, снять «один к одному» — это значит попытаться сыграть и спеть так же, как они.

Игры на свежем воздухе.

Арманжан Байтасов: Как проводили свободное время? На самом деле очень много разных вариантов было, скучно никогда не было. Конечно, мы не проводили столько времени перед телевизором, как сегодняшние дети, и не играли в компьютерные игры, потому что компьютеров не было. Если брать совсем детство, то я очень хорошо помню такую картину: на шее висит шнурок, а на этом шнурке ключ большой и ты с этим ключом бегаешь по району, в футбол играешь или в «клек» – была такая игра. Игра «клек» носила двойной характер. Во-первых, мы учились кидать палки очень далеко и выбивать какую-нибудь консервную банку и так между собой сражались. Во-вторых, мы всегда знали, где наши палки лежат, потому что если происходил какой-то налет на наш двор, все дети организованно шли в определенный угол, где лежали наши палки, которыми мы могли отбиваться. Это сейчас кажется, смешным – палками отбиваться, а тогда было не до смеху. Я первый раз увидел лошадь, когда приехали к нам ребята из поселка «Алатау» на лошадях. Их было человек шесть, и они были достаточно взрослые, а нам было лет по десять и они приехали на лошадях нас гонять. Нам пришлось отбиваться камнями, поэтому знать, где лежат палки было для нас важно. Так что игра «клек», я думаю, не просто развлечение.

Мы очень много играли в «асык» — это старая казахская игра. Мешками мы носили эти асыки. Потом играли в «плитки». Эта игра я думаю, появилась потому что район «Орбита» бурно застраивался, и было много строительных материалов. А на старых домах, я не знаю, видели вы или нет, была такая мозаика из маленьких квадратных плиток. Эти плитки были разных оттенков, и в зависимости от цвета варьировалась их стоимость. И вот мы в эти плитки играли, причем разные игры сами придумывали. И, конечно, были у нас такие игры, как «догонялки», «прятки», на перегонки бегали… Звуки, которые связаны с двором, останутся в ушах навсегда – ребята во дворе играют в футбол или уже закончили игру, тут висит белье, сохнет, из разных окон кричат: «Саша, Арман, Ержан домой, кушать», а в ответ: «Мама, я еще посижу» — ежевечерняя перекличка. Я, кстати, иногда прихожу в свой старый двор, чтобы просто посидеть и вокруг меня будто оживают эти голоса, будто снова вокруг меня клубы этой дворовой пыли, будто вот-вот из окон выглянет кто-то из знакомых и позовет пить чай или услышу голоса родителей, которые зовут домой.

«Не хотелось в ПТУ»

Арманжан Байтасов: Когда стали повзрослее, увлечения стали немного другими. Как я уже говорил, мы больше стали ходить на дискотеки. Мы стали больше внимания уделять одежде, стали обращать на это внимание. Весь мир менялся, это уже 1985-ый год, мы начинали все совсем по-другому воспринимать. И где-то с восьмого класса, я помню, уже хорошо взялся за учебу, потому что меня родители напугали, сказали: «Арман, если ты не будешь нормально учиться, то после восьмого класса тебя в девятый не возьмут, и ты пойдешь в СПТУ или ПТУ». Для меня это было серьезно, мне не хотелось ни в СПТУ, ни в ПТУ, потому что один раз мы пришли на какое-то их мероприятие, и ребята и девчонки, которые там учились, меня не вдохновили. Они мне показались немножко грубоватыми, и мне совсем не захотелось участвовать в их дискотеках. Поэтому я не хотел ни в СПТУ, ни в ПТУ и очень серьезно взялся за учебу и где-то с восьмого класса начал задумываться о будущем, о перспективах. Где-то в это же время я стал думать о поступлении в университет и, наверное, где-то в это же время, может быть, ближе к окончанию восьмого класса принял решении, что буду поступать на факультет журналистики. С этого времени я начал сотрудничать практически со всеми газетами – «Вечерняя Алма-Ата», «Огни Алатау» и «Ленинская смена». Во все газеты посылал заметки, ходил в редакции, знакомился. Приходил в детскую редакцию на телевидение, в детскую редакцию на радио казахское, и постепенно стал втягиваться в орбиту журналистскую.

КОРР: О чем писали тогда? О чем были ваши заметки?

Арманжан Байтасов: Они были информационные. Во-первых, я понимал, что нужно научиться писать и это были информационные вещи. Допустим материал о выставке итальянского оборудования во Дворце спорта, что-то такое. Еще были материалы о жизни молодежи, детей.

Сложная районовская жизнь.

КОРР: Все вспоминают, что Алма-Ата делилась на районы, а вы участвовали как-то в такой жизни Алма-Аты?

Арманжан Байтасов: Конечно, да. Но видите, «Орбита» — это как бы окраина города, у нас свой район, который так и назывался «Орбита». А в этой жизни участвовали в основном «Драм», «Салем», «Крепость». Мы же с этими группами сталкивались только на больших дискотеках общегородских. Но опять же, только по конфликтам могу вспомнить на дискотеках больших. В парке культуры и отдыха имени Горького была большая дискотека, потом была большая дискотека в «Полиграфисте» и дискотека «Сальда» в Нархозе, по-моему. Там мы постоянно с этими группировками сталкивались, в основном они носили такой оттенок — кто сильнее, кто круче, что-то такое. Добрых отношений было мало. Добрые отношения у нас завязывались, когда мы, допустим, выезжали куда-то на «Медео» или в «Алатау» и случайно их там встречали, знакомились и общались. У нас очень хорошие отношения с 90-ой школой сложились, которая на Коммунистическом-Маметовой, по-моему, находилась. Лично у меня были хорошие отношения с салемовскими пацанами, потому что на Тулебаева-Курмангазы жили мои тетя с дядей, и мы с братом часто в этом районе ходили. Вот и все. Честно говоря, районовская жизнь в Алма-Ате сложная и вся испещрена в основном конфликтами — кто с кем воевал, кто объединялся. И вспоминаются в основном только наши конфликты, которые происходили у нас на районах. На самом деле, когда сейчас вспоминаешь, становится немного страшно. Представьте, обирается большая толпа — человек двести-триста с одной стороны и двести-триста с другой, и все из-за того, что кто-то с кем-то повздорил. Я помню, был у нас большой конфликт с микрорайоновскими ребятами, они из 9-го микрорайона, мы из «Орбиты». Кто-то из наших забрал куртку у кого-то из них около кинотеатра «Мир», потому что наших было больше это было несправедливо и те поднялись. Мы, конечно, были немного не правы, но мы тоже не могли отступить и встретились на футбольном поле. Была большая драка – «стенка на стенку». Хорошо, что была договоренность, что деремся без ножей, без гвоздей. Бывает, знаете, к деревяшке прибивают гвозди и очень неприятные вещи могут быть после этого. Никаких самострелов. Эти договоренности, в общем-то, соблюдались, во всяком случае, в то время. Это был 1984-ый год и эти договоренности соблюдались. Потом приехала милиция, конечно же, очень быстро нас разогнали всех. Но не знаю, я думаю, что это не очень светлая сторона жизни. Пацаны всегда будут между собой конфликтовать, но это не то на что я бы обращал внимание в жизни.

«А потом университет»

Арманжан Байтасов: Потом был университет, поступление в университет. Я достаточно быстро в университете втянулся в общественную жизнь и там уже начался частный бизнес, когда нужно успевать везде и учиться, и попытаться улететь в Москву, сделать что-то там, вернуться в Алма-Ату и не пропустить учебу. И еще параллельно с этим я стал работать в штате казахского телевидения. Жизнь была очень насыщенная, очень интересная. Запомнилось из общественной жизни в университете, что я начал выпускать самиздатовский журнал. В 1987-ом году мы, будучи студентами, писали туда статьи. Я по какой-то глупости, считал, что это нормально и написал, что этот журнал «Свобода слова», по-моему, он назывался, не помню, является органом студентов журфака КазГУ. Меня сразу вызвал замдекана Коркунов и говорит: «Арман, что это за организация? Вы что, создали организацию?», я начал понимать, что ребята серьезно этим занялись, чуть ли не дошло до отчисления из института за то, что мы занимались такой деятельностью. Хотя уже шла перестройка, и должны были пойти какие-то послабления…

Перестройка. Грядущие возможности.

Арманжан Байтасов: Время перестройки, наверное, было временем ожидания чего-то нового. И, я говорю, что мы любили слушать песни, и тогда певцы и группы являлись выразителями дум. Та же песня «Мы ждем перемен», которую поет Цой, она была настолько популярна, потому что соответствовала чаяниям, надеждам и тем переживаниям, которые были у большинства молодежи. Перестройка для меня не просто свежий ветер перемен, а именно какие-то грядущие возможности. Ты еще не можешь понять, что это будет и как это будет, но ты уже ожидаешь, что вот-вот что-то должно свершиться и тебе нужно успеть и у тебя открываются какие-то возможности дополнительные, и тебе нужно быть на гребне этой волны. Наверное, этот эмоциональный заряд был практически у всех. Мы писали стихи. Среди моих одноклассников, а потом уже однокурсников, наверное, больше 50 процентов писали стихи, причем это не любовная лирика, такие вещи о смысле жизни, об истории, о перспективах. Мы сами по себе собирались в дискуссионные клубы и разговаривали о будущем Советского Союза, о будущем Казахстана, о будущем планеты Земля и на полном серьезе сидели, спорили, осмысливали прошлое и думали про будущее. Вы знаете, наверное, тот заряд, который мы получили во времена перестройки, эта энергия в нас до сих пор сохранилась. Темп, который был задан во многих из нас еще сохранился, поэтому, наверное, закрутился наш механизм еще в те годы. Что касается города, то таких ярких визуальных изменений все-таки не произошло. К сожалению, в конце 80-х — начале 90-х годов в Алма-Ате резко ухудшилась ситуация: разбитые дороги, фонари, которые не горят, тотальный дефицит вообще непонятно из-за чего. Это, конечно, послужило для многих таким «холодным душем», и у многих энтузиазма поубавилось. Из того времени я очень хорошо помню карточную систему на сахар, причем в школе мы изучали, что по карточкам выдавали сахар в годы войны и когда в конце 80-х ввели такую систему, это стало шоком. Но у молодежи это не отбило желания двигаться вперед, а вот для людей постарше, наверное, это было, так скажем, негативным явлением.

Начало бизнеса. Подробности.

КОРР: Решение заняться бизнесом и вообще как-то двигаться в этом направлении пришло в начале 90-х?

Арманжан Байтасов: Заниматься бизнесом я начал чуть раньше, еще в конце 80-х, то есть это был 1989 год, наверное. А по серьезному, да, в начале 90-х. Ну, как по серьезному, практически у всех бизнесменов есть масса историй о том кто как начинал, что делал — начиная с торговли несуществующими видеодвойками, видеотройками, заканчивая очень сложной доставкой компьютеров, которые в Москве стоят 100 долларов, а здесь их продаешь, условно, по 1000. У нас тоже были такие истории. Сначала я начал заниматься рекламным бизнесом, это было первое рекламное агентство. В основном, конечно, рекламу размещали в газетах, и само собой проводили торговые операции. Торговые операции заключались в том, что ты покупаешь товар в Москве, Польше или в Китае привозишь сюда и очень быстро пытаешься все это продать – вот и все операции. Из тех времен я еще хорошо запомнил первые кредиты. Это 1992-ой год. Было очень сложно взять кредит. Первая головная боль: как получить кредит; вторая головная боль: что делать с этим кредитом, как потратить, что купить, что перепродать. Инфляция в те годы была вообще страшная. Первые кредиты мы брали 120% годовых, потом под 180% годовых и закончили под 240 % годовых брать, после этого больше не брали. Я очень хорошо помню одну историю, мы еще с другом студентами были. Он завез минеральную воду «Vittel», а я собирался уезжать, мы проплатили 40 тонн пива из Турции. Я смотрю у него в офисе все заставлено водой, я говорю: «Ну, подумай Эдик, тебе зачем эта вода? Кто в Алма-Ате будет покупать воду, да еще и без газа? Это вообще бессмыслица, полная бессмыслица. Мы привыкли пить воду из под крана и никто у тебя этот «Vittel» покупать не будет. Ерунда полная, как мы бы купил баночное пиво». Тогда не важно было какой сорт, главное, чтобы пиво было баночное. Он потом сокрушался, потому что действительно «Vittel» никто не покупал, в Алма-Ате в те годы. А баночное пиво действительно было перспективным. Потом наше пиво пришло, мы точно так же весь офис забили пивом, потому что только когда пиво пришло, мы начали думать о складах. То есть, до этого мы думали: ну, пиво и пиво, придет и придет. Только потом мы начали думать о том, что пиво надо продавать через киоски или через что-то еще, то есть, у нас не было сетей своих торговых. И еще тяжело было, когда после того, как мы привезли пиво, сразу же объявились все наши друзья, и школьные и университетские. И каждый, кто приходил – ни здравствуй, ни до свидания – берут пиво, открывают и молча пьют. Я начинал говорить: «Это же деньги, это же бизнес, как так можно?», а они: «Да нет ничего страшного». А потом еще приходят, говорят: «Какое-то пиво у тебя не серьезное». Потом пришла одна девушка, которая владела английским языком, хорошо его понимала. Она тоже начала возмущаться, что пиво не очень хорошее, то есть, не «бьет в голову», как после нашего «Жигулевского». Она говорит: «Арман, а тут написано, что это пиво безалкогольное» — и тут я понял, что я пропал полностью. Весь бизнес пропал. Кто в Алма-Ате будет покупать безалкогольное пиво, кому оно нужно вообще? Я предложил девушке больше не выходить из этого кабинета в течение месяца, пока мы не продадим это пиво и вообще никому эту страшную тайну не рассказывать. Вот так у нас начинался бизнес. Ну, ничего, мы все пиво продали и еще что-то смогли заработать. Потом мы занимались покупкой-продажей каких-то вентиляторов, каких-то машин и как-то пошло. И, даже когда мы открыли телекомпанию, наши торговые операции еще продолжались какое-то время. Было очень смешено: вроде телекомпания тут принимает объявления для размещения в эфире, а тут же продают, ну, например, одежду в соседнем офисе буквально, и все от одной и той же организации. Тогда был такой бизнес.

Телекомпания «31 канал».

Арманжан Байтасов: Это произошло достаточно спонтанно все-таки. 1992-ой год, мы уже завершаем учебу, решаем, чем нам заняться. Еще идет сессия последняя, экзамены. Нет, еще экзаменов не было, это был май, еще учеба была. В то время уже существовал телеканал КТК, и само предложение: «А не открыть ли нам телевидение?» не звучал дико для нас. «А не открыть ли нам телевидение?», я так подумал и сказал: «Ну, давайте откроем телевидение». Вот так вот и решили. Это было в микрорайоновской квартире моего друга Олега Волкыша, мы сидели у него, пили чай. И, вот так сидя на подоконнике, мы пришли к мнению, что нужно заниматься чем-то серьезным, а не просто торговать пивом, да еще и безалкогольным. Все начали заниматься этим вопросом. В 1992-ом году, мы закончили учебу и начали собирать документы. Тогда было очень тяжело открыть телекомпанию – мы в течение трех месяцев проходили регистрацию. Только в октябре 1992-го мы смогли зарегистрировать телекомпанию. И только 12 апреля 1993-го мы выдали в эфир нашу первую программу, после того как нам выдали лицензию. Длительный процесс был.

КОРР: А стартовый капитал был все-таки заработан на безалкогольном пиве, да?

Арманжан Байтасов: Стартовый капитал был заработан на проведении различных операций, в том числе и продаже пива. Я смог собрать деньги и купить автомобиль «Жигули» шестой модели и видеокамеру Panasonic M 3000. Еще были какие-то деньги, которые мы объединили и вложили — это был весь стартовый капитал телекомпании. То есть техническая база – это одна видеокамера. Потом на деньги, которые были вложены, мы купили несколько видеомагнитофонов. С этого можно сказать все и началось. Потом мы взяли еще один кредит, последний кредит, очень тяжелый, купили новое передающее оборудование. Дело в том, что тогда в новинку были дециметровые передатчики, и нам потребовалось более мощное устройство, чтобы нас можно было увидеть в эфире телеканала. Это оборудование мы купили в Санкт-Петербурге и привезли сюда в Алма-Ату.

Приметы 90-х.

Арманжан Байтасов: Что касается обмена денег, введения тенге – это же было ожидаемо в принципе. Мы все понимали, что так долго продолжаться не может — нет Советского Союза, этой страны уже не существует, а Казахстан пользуется деньгами несуществующей страны. Это в то время, когда Россия уже работает со своей валютой — российскими рублями. Было тяжело заниматься бизнесом в те времена, потому что был курс между российским рублем и долларом, был курс между советским рублем и долларом и еще свои взаимоотношения были между советским рублем и российским рублем – это разница на всем сказывается. Потом еще во все это вписывается тенге. Я считаю, что валюту на самом деле надо было вводить еще раньше и не давать народу лишний целый год страданий, не держать людей в подвешенном состоянии. Хотя сейчас я уже знаю, что валюту напечатали чуть ли не за год до момента введения, и все сомневались: вводить или нет, и каким образом вводить. Боялись потрясений социальных. Я думаю, что все-таки не надо было ждать, а сразу вводить валюту — раз уж есть суверенитет, то и валюта должна была быть своя. Для меня сама конвертация прошла более-менее спокойно, и для всей нашей семьи, и для компании прошла более-менее спокойно. Во-первых, потому что мы были уже обученные люди и понимали, что такое может произойти, тем более на памяти была совсем недавняя «Павловская реформа», когда меняли старые 50-рублевые и 100-рублевые купюры на новые. Народ был ко всему готов, и, в общем-то, сильно не удивлялся — наоборот даже, мы приветствовали, что наконец-то у нас есть своя валюта, нормальная денежная единица, с которой можно работать более-менее стабильно. Правда потом началась серьезная инфляция, но это уже другая песня.

КОРР: Где в 90-е развлекались? Тогда к нам пришла вся эта западная культура развлечений: появились первые казино, ночные клубы, какие-то крутые рестораны…

Арманжан Байтасов: Рестораны крутые появились… Первый ресторан «Адриатик» назывался, на Джамбула-Мечникова. Да, действительно, это был хороший итальянский ресторан, по-моему, под патронажем или как-то рядом с компанией «Алем system», и еще он имел какое-то отношение к «Козы Корпеш», а может и не имел, я что-то забыл. Казино действительно появились, но я и круг моих друзей, мы почему-то казино и тогда не увлекались и сейчас не увлекаемся, как-то не ходили мы в казино. Ночные клубы действительно стали появляться, но нельзя сказать, что ночные клубы были для нас супер новшеством, потому что по сути это было продолжением наших школьных и студенческих дискотек. Конечно, техника была получше, потому что если в школьные годы мы делали цветомузыку из, скажем, упавших светофоров, то в клубах уже была солидная светотехника, сделанная не вручную, а на заводе. Поэтому ночные клубы для нас не были чем-то совсем новым. Совсем серьезным изменением, я считаю, было то, что мы смогли принимать очень много телевизионных каналов и зарубежные телевизионные каналы стали к нам проникать, появилось платное телевидение. Для алмаатинцев это был тяжелый переход от бесплатного телевидения к платному, потому что телевидение у нас всегда считалось бесплатным. Еще одна революция – появление сотовой связи, когда весь мир сузился, стал ближе и когда ты кому-то звонишь вопрос: «Ты где?» стал абсолютно справедливым. Раньше этот вопрос был глупым, потому что раньше ты четко знаешь, что звонишь человеку либо домой, либо на работу, либо еще куда-то. Какие еще изменения произошли в начале 90-х — появились наши доморощенные бандиты – рэкетиры, которые стали терроризировать некоторые компании. Ну, в Алма-Ате это, наверное, проходило как-то по-семейному, по-доброму, по-свойски, потому что все так или иначе друг друга знали. У всех были либо деловые отношения, либо родственные отношения, потому что родственников очень много. Конфликты в жесткие стадии, в совсем жесткие стадии, как в Москве, конечно, не перерастали. Нас эта волна рэкетиров миновала, потому что мы сами толком не знали, как можно зарабатывать на телевидении, и уж тем более рэкетиры не понимали, где здесь деньги, как продавать рекламу. Нам было тяжело, потому что когда мы открывали телевидение 80 процентов доходов, да даже, наверное, 90 процентов доходов были не от рекламных роликов, а от частных объявлений, типа: «Пропала собака», «Куплю квартиру», «Ищу друга». А рекламных роликов тогда было совсем мало, поэтому рэкетиры нас обошли стороной.

Рост телекомпании произошел очень быстро. В 1993-ем году начали вещать 12 апреля, то в 1994-ом году мы себя чувствовали уже более-менее надежно, хорошо. И уже в 1994-ом году мы купили новый телевизионный передатчик, что являлось показателем уровня нашей успешности. Мы его купили уже не в Санкт-Петербурге, а в Канаде. Само собой мы серьезно работали. Так как я по образованию журналист и на телевидении работал, я всегда понимал, что для телевидения нужно создавать что-то интересное, что-то оригинальное, потому что фильмы показывают все, и ты не сможешь тут выделиться никак. Фильмы в то время мог купить еще телеканал «КТК», «Тан» и наш «31 канал». А оригинально то, что ты можешь сделать сам, то, что ты сам создаешь. Поэтому мы с самого начала делали ставку на производство собственных программ, своих новостей. Что касается новостей — мы сразу выбрали такую позицию: быть предельно честными, открытыми и ни в коем случае не искажать информацию — вот те принципы, которые мы сформировали еще в 1994-ом году и мы их до сих пор соблюдаем. Почему я говорю, что инерция перестройки у нас до сих пор жива, наверное, потому что те принципы, которые у нас сформировались в тех дискуссионных клубах, когда мы были двадцатилетними, они перенеслись так или иначе в работу. В принципе этой позиции мы до сих пор придерживаемся.

КОРР: А сейчас как Вы считаете, уже дело сделано, все стабильно или есть куда расти?

Арманжан Байтасов: В масс-медиа вообще и в телевидении особенно никогда нельзя сказать, что все стабильно и что ты уже чего-то достиг и можешь теперь отдыхать. Если ты на телевидении стоишь, то на самом деле ты не стоишь, а откатываешься назад. На телевидении нужно всегда двигаться вперед, всегда делать что-то новое, всегда что-то открывать новое, потому что зритель у нас сейчас очень искушенный, просто так его не возьмешь, за зрителя надо бороться. Остановиться невозможно. В принципе, если ты вступил в эту реку, то выйти уже невозможно.

«Все, что навсегда»

Арманжан Байтасов: Удивительно, мы несколько раз проводили мозговые штурмы на тему: «Кто такие алмаатинцы, каковы их предпочтения, их симпатии». И в принципе всегда приходили к мнению, что Алма-Ата – это уникальная субкультура. Это и западное влияние, и влияние России, и влияние востока, и влияние традиционного казахского общества. Здесь это все серьезно перемешалось. Мы создали уникальный конгломерат. Я сам с этим много раз сталкивался и все ребята, которые участвовали в обсуждениях на тему алмаатинцев тоже приходили к выводу, что алмаатинцев в принципе можно понять и почувствовать даже визуально, либо если кто-то визуально не может, то после двух-трех минут разговора становится, понятно, что товарищ либо родился в Алма-Ате, либо давно живет в этом городе. Алмаатинцы, как правило, стильные люди, с небольшим налетом цинизма, люди открытые, приветливые. Если в цветовой гамме брать это в основном желтые, оранжевые, яркие какие-то цвета. Если по настроению, как я уже говорил, приветливые, в общем-то, открытые люди. Алмаатинцы, как правило, очень предприимчивые и уровень образования алмаатинцев достаточно высокий, причем мы говорим не только по статистике, которая предоставляет информацию по средним учебным заведениям, высшим учебным заведениям, но и потому, что алмаатинцы занимаются самообразованием.

КОРР: Кто Ваши самые близкие люди?

Арманжан Байтасов: Самые близкие люди – это, конечно, в первую очередь семья. В любом случае, как и у любого человека это родители, жена, дети. Тот круг, который всегда рядом с тобой он самый ценный. Второй круг – это, само собой, друзья. Наверное, из-за того, что я алмаатинец очень приветливый и открытый, у меня действительно много друзей. Да, я знаю много поговорок о том, что много друзей не бывает, всегда один-два или три. Но я могу похвастаться такой роскошью – у меня достаточно много друзей, с которыми мы дружим уже много лет. Мы дружим семьями и наши дети уже дружат между собой, и это уже совсем другой уровень, когда мы поздравляем друг друга и говорим: «Я бы хотел с тобой встретить старость». Уже о таких вещах стали задумываться.

КОРР: Любимые места в городе у Вас есть?

Арманжан Байтасов: Любимые места, конечно, есть. Из молодости это, наверное, перекресток Калинина-Панфилова, где гостиница «Алма-Ата», ресторан «Иссык», «театралка», «карлыгашка». Потом, когда всех этих заведений в нашем понятии не стало, мы собирались в ресторане «Stetson» на Фурманова-Калинина. Так же мне очень нравится находиться на плотине на «Медео», может быть, из-за того, что свежего воздуха не хватает в Алма-Ате, и хочется подняться туда, где много свежего воздуха. Это место, куда я по возможности могу спокойно приехать просто так и постоять, посмотреть на каток «Медео», посмотреть какой смог висит над городом. Это места в городе, которые мне нравятся. А вообще и в детстве, и в юношеские годы, и сейчас мы очень много путешествуем именно пешком по всем практически ущельям, предгорьям алматинским. Не знаю, нет, наверное, таких мест, где бы мы не прошли пешком вокруг Алма-Аты за эти годы. И, кстати, ни один клещ меня не укусил.

КОРР: Что для Вас Алма-Ата?

Арманжан Байтасов: Алма-Ата – это Алма-Ата, и это не просто любимый город. Алма-ата – это не просто место, где ты живешь и куда стремишься возвращаться. Алма-Ата – это с одной стороны город, который есть в твоей памяти и из-за этого он навсегда с тобой, и город, который есть в твоем будущем. То есть это тот город, с которым ты хочешь связать свое будущее, так можно сказать. Поэтому я максимально хочу сделать так, чтобы в Алма-Ате становилось чище, красивее, чтобы появлялись какие-то новые объекты, деревья сажались. Сейчас на телеканале «Тан» мы запустим целую серию социальных роликов – это просто для себя, нас никто не заставляет, ни акимат, ни правительство – никто. Мы просто хотим, чтобы город был чище, потому что это дом, в котором мы живем, и тут нельзя сорить, нельзя бросать окурки, нельзя бросать фантики. Но это должно поменяться на ментальном уровне, то есть человек сам должен понимать, алмаатинец должен понимать, что это тот город, в котором ты живешь и поэтому не сори, не мусори здесь, пусть будет чисто и пусть будет хорошо. Мы хотим посвятить этому целую серию социальных роликов, чтобы объяснить это людям. Мы хотим делать рейды по предгорьям, чтобы просто было чисто. Мы уже делали это, просто никогда не афишировали, просто брали с собой пакеты, собирали мусор и потом уносили вниз в мусорные контейнеры. Мы хотим, чтобы, во-первых, люди в горах не сорили, не жгли почем зря костры и не бросали банки-склянки, и по возможности почистить предгорья, чтобы было приятно совершать там пешие прогулки. Такие вот вещи мы хотим сделать.

Тася РЕЙВ