Мой отец.

Я в этом городе родился. У меня в нем родители прожили большую часть своей жизни. Отец мой здесь похоронен, а мама, слава Богу, жива. Отец мой в Алма-Ате стал алмаатинцем – он им становился в 3 захода. Он родился вообще в Ленинграде, раннее детство провел по всему Союзу; дед был военно-партийный работник — такие люди живали от Белоруссии до Дальнего Востока. Но в 32 году их забросило в Семипалатинскую область — с того времени они казахстанцы. А отец 17 летним в 1943 году из Усть-Каменогорска был призван (даже, точнее, пошел добровольцем) на войну и оказался в Артиллерийской школе в Алма-Ате. Год он тут проучился, показывал мне потом: вот 19 школа на 8 марта-Гоголя — там их школа была, где-то на задах нынешнего Дома офицеров, казарма там. Они марш-бросок совершали за Тастак, когда возник Сайран — мы когда там проезжали, он всегда говорил. Вот будто бы в фильмах ЦОКСовских их брали сниматься. Когда показывали «Иван Грозный», там шествие монахов, и отец где-то среди них, и еще в каких-то фильмах. Нам разглядеть не удавалось, но нет оснований не верить. Это семейная легенда. Вообще-то это практика — всегда солдат-студентов берут на массовые съемки, что тут удивляться. Другое дело, что я потом много читал об Эйзенштейне, но не встречал там такого эпизода. Потом год он проучился, и его отправили на фронт. А в 1946 он призывался в ставший родным к тому времени Усть-Каменогрск. А еще через пару месяцев второй раз, со 2 захода приехал в Алма-Ату, поступил в Техникум связи. Его он мне тоже показывал. Тогда это называлось — на Университетском бульваре и Иссык-кульской. Мы знаем это как Сатпаева-Мира или теперь Сатпаева-Желтоксан И мне было как раз в 1975 году 11 лет, и мы с отцом пошли. Он меня взял в магазин «Океан», который только-только открылся. Уже тогда был ЦК на холме, этот «белый дом». Были вот эти два длинных здания, в одном из которых сейчас «Хабар» и так далее. А вот этих двух «свечек» в середине еще не было. И у меня еще есть более поздняя фотография, примерно 1979-80 года вот с такой странной картиной: площадь узнаваемая, а двух «свечей» нет. И вышли мы из магазина «Океан», и видим огромный столб дыма на другой стороне площади. Пошли туда. Это горел техникум, то здание. Это был колоссальный пожар. Между прочим, много-много лет спустя я узнал от фотокора Валерия Коренчука — он очень такой коренной алмаатинец, у него огромный запас снимков. И он, оказывается, жил в одной из тех двух четырёхэтажек, одна из которых стоит вдоль по Мира. Так он, конечно, отщелкал там две пленки, а потом говорил, что ходили «кагэбэшники» с обыском, требовали фотоаппарат и отбирали пленки. Политическое дело: главная площадь — любимое детище Кунаева, и вдруг горело здание! Точно так же потом повторилось в декабре 1986-го у тех фотокоров и журналистов, которые жили в этих двух домах. Там же многие известные фотографы жили – Лушин, известный журналист. У всех отбирали: снимал кто, не снимал эту саму демонстрацию, сами беспорядки. Но это было потом.

Итак, отучившись эти три года, с 1946-го по 1949-й, окончив техникум, отец снова вернулся в Усть-Каменогрск, и в 1952-м году приехал поступать в СХИ, на факультет Энергетический. Он вообще был энергетиком по образованию. А в 1955 году он в Москве познакомился с будущей моей мамой, ее привез в Алма-Ату. В 1958-ом году здесь родилась моя сестра, а в 1964-ом я.

Школьник.

Я родился 16 октября — это получается, что на следующий день после свержения Хрущева. В советских центральных газетах обычно такие вещи публиковали на следующий день, а в местных, может, через день. Так что я родился в день, когда советским людям было объявлено, что главный человек теперь не Хрущев, а Брежнев. Можно сказать, что Брежневская эпоха полностью — это мое детство, и отрочество, и юность. В 1982 году я окончил школу. Это 22 школа на Сатпаева-Гагарина, одна из очень старых школ. Была построена в 1939 году. В городе было то ли 10, то ли 12 школ, которые в 1937-38 годах построили по одному проекту. Это 22-я, 25-я, 28-я, 39-я, 55-я, 56-я школы – двух-трёхэтажные. Некоторые из них в центре – оттуда вышли центровые, партийные кадры, писатели. А у нас простецкая такая была публика, такой советский средний план, так сказать. В принципе, в городе так и соотносилось: «золотой квадрат», улицы Пушкина, потом Тулебаева, Байсеитова – там номенклатура и писатели, богема. А микрорайоны, Гелогострой, там Алма-Ата первая – там такие жестокие нравы, хулиганство. А у нас нечто среднее — вот эти линии, от Первой до Тастака. Я родился на 12 линии, выше Тимирязева. А когда мне было 9 лет, нам дали квартиру на 7 линии и Клочкова, чуть выше Абая. Я и сейчас там живу.

80-е: череда генсеков.

Я окончил школу и поступил на журфак в КазГУ, это был 1982 год. Я прошёл первую «сельхозку» на Каменском плато. Все хочу съездить посмотреть — там хоть одна яблоня осталась в этих садах, где мы яблоки собирали корзинами. Занятия начались еще при Брежневе, а 11 ноября он умер. И получается так, что остаток 1 курса и второй курс я учился при Андропове, 3 курс при Черненко, а 4 курс уже при Горбачеве. Начало Перестройки — 1985 год, а мне тогда был 21 год. Это по антиалкогольному указу как раз был нижний предел, когда советский гражданин мог покупать спиртные напитки, то есть был с 18 лет повышен до двадцати одного. Помню, одним из самых ярких впечатлений и самых мрачных был декабрь 1986-го. Потом, соответственно, в 1987-ом я сдавал выпускные экзамены. И отправился по распределению. Вот, пожалуй, единственные 4 месяца, когда я не жил в Алма-Ате. Но под новый, 1988-ой, год я вернулся домой, и с тех пор живу в Алма-Ате безвыездно. Не считая кратковременных куда-то разъездов по Казахстану или в Москву, в Европу, Америку.

А так получилось, что я писал дипломную и сдавал выпускные экзамены под раскаты съезда народных депутатов, который изменил сознание всей страны, всех советских народов. Хотя сейчас многие об этом забыли, а еще у многих сознание изменилось обратно в ту сторону.

КазГУ. Театральная среда.

Вот в эти годы, ещё до декабря 1986 вот у нас в КазГУ был яркий такой состав: на журфаке, на истфаке, и в меньшей степени на соседних гуманитарных факультетах — на юрфаке, на философско-экономическом факультетах. Много было интересных явлений, которых не было в предшествующую эпоху, и которых явно уже не стало в новейшую. У нас был было два чрезвычайно интересных студенческих театра политсатиры. Еще там были театры «Анфас» и «Канатоходец», в котором ещё в 1983-ем году, задолго до всякой Перестройки, поставили «Дракона» Шварца. И он тогда шел на сцене Мехмата, на Кирова-Масанчи. А когда в вышел «Дракон» Марка Захарова, то отдавая должное Горину, Захарову и его актерам, я бы не сказал, что в нем было что-то принципиально новое по сравнению с этой студенческой самодеятельной постановкой. Театр политсатиры был очень интересный, но я к нему более так по касательной относился. А вот в создании театра «Анфас» я принимал непосредственное участие буквально с его основания. А впоследствии очень многие мои однокурсники, однофакултьетники весьма известными людьми. Ну, так навскидку — мой однокурсник Амиржан Косанов, который был пресс секретарем Кажегельдина как премьера и потом оставался ему верен, и вообще выработался в самостоятельную политическую фигуру. Ещё, например, в другой сфере возьмем, не в оппозиционной, которая мне ближе, а, наоборот, по ту строну — Константин Колпаков. Помните, был министр юстиции? Он учился на юрфаке и участвовал в этом же театре политсатиры. Вот Руслан Орехов, его ближайший друг, потом он в Москве якобы был кем-то вроде координатора Ельцина. И якобы назначен Назарабаевым министром юстиции Колпаков был именно по наущению Орехова. Будто бы тот нашептал, а Ельцин Назарбаеву озвучил. Конечно, проверить не могу, но легенда такая есть. Недавно читал, что в какой-то стране, то ли в Польше, то ли в Израиле послом Казахстана назначен Баударбек Кожатаев, мой младший однокурсник, на 2 года младше на Истфаке учился. Выпускник Истфака, историк, политолог Султан Акимбеков сейчас много лет уже, где-то с 2002-го, главный редактор журнала «Континент». Наиболее чуждого мне так сказать идеологического журнала. Кстати, у них однажды был номер, полностью посвященный старому КазГУ тех лет.

Кстати, в этом студенческом театре «Анфас» у нас первая постановка в 1986 году была, летом, об этом антиалкогольном законодательстве. Причем, с большой фигой в кармане. И как потом сказал наш режиссер, после этого нашего спектакля тот, кто пил, пить не бросит, а тот, кто не пил – запьет, может быть. А второй спектакль у нас был в 1987 году, непосредственно после декабря 1986. Причем, я бы сказал, что концепция этого спектакля была между той, что была у студентов, которые вышли на площадь и официозной советской. Мы это помним несколько по-другому, эти события. Тут, кстати, можно провести параллель с фурмановским мятежом, который он подавлял, но он же и увековечил. Это был всплеск политических страстей. Из тех, кто участвовал в событиях в 1986 году — я не проверял, но едва ли один из 10 был алмаатинец. В основном это были, как сказать, эмигранты, временное население Алма-Аты. А повод для восстания, для протеста был именно то, что к нам прислали человека, совершенно постороннего в Алма-Ате. Так же было примерно и в 1920 году: Фурманов был человек Верному совершенно посторонний. Я недавно перечитал «Мятеж» в поисках именно краеведческих подробностей о Верном, и я их там не нашел. Он полгода будучи диктатором Семиречья, но, собственно, в городе Верном он ничего не заметил. По сути, у него там 3-4 адреса, откуда он командовал, диктаторствовал, гостиница, где он жил, и крепость, где был мятеж. А всё остальное могло быть в декорациях любого другого города. Ну, мятежники были не местные верненцы. Это красноармейцы, набранные на севере Семиречья. Так же было и в 1986 году. Может быть, поэтому моё поколение, мой круг – мы не воспринимаем героизацию этих событий. А третий спектакль нашего театра был о 1988 годе: там была тема переосмысления истории сталинизма. Но мы копнули глубже, у нас там был и Ленин, начиная с 10 съезда.

Обзор питейных заведений.

Практически все, кто вспоминает про Алма-Ату 1980-х годов, про КазГУ 80-х годов, все вспоминают «Аккушку». А я, например, в студенческие времена раза два всего-то там и сидел. Но, видите, я еще относился к довольно нетипичному в истории КазГУ кругу. Мой курс был вторым, который учился уже в Казгуграде. Не скажу, что это было 2 мира, 2 образа жизни. Но тем нем менее мы отличались. Над нами был курс, который тоже начал учиться в Казгуграде на Тимирязева, а старшекурсники еще начинали на Кирова, 136. И вот можно сказать, что эта культура «Аккушки», «Льдинки», «Каламгера» и обычно четвёртой точкой называют пельменную на Кирова. Вот этот большой круг, который мы обходили. Это были, кстати, даже не студенческие обычаи, а как я намного позже узнал, писательские. Это Людмила Енисеева и Инна Филимонова Потахина — это я от них потом слышал. Это еще в 50-60-е годы, когда приезжал Домбровский — писательская такая независимая, ну как бы сказать, «не привластная» такая писательская группа, что ли, среда. Они начинали пить в «Каламгере», потом переходили в этот «Мираж», если он тогда существовал — это надо уточнить вот. Потом в эту пельменную на Кирова, потом в «Льдинку» или в «Аккушку». А у меня были другие популярные места. Вот мы сейчас здесь беседуем в Фонде Эберта на Курмангазы-Панфилова, над бывшим магазином «Пионер», который последние два года пребывает в реконструкции, странно затянувшейся. Так вот, как раз под этим подъездом, в этом углу было такое кафе «Бобек» — «Бобик» мы его называли. Вот тот театр «Анфас», который я упоминал – там было 3 пьесы, и многие их моменты обсуждались вот в этом «Бобике». А какое сейчас любимое у меня, даже не знаю. Одно время было кафе или ресторан «Любимый город», в «доме лауреатов» на Кирова-Зенкова. Но он, во-первых, прогорел, во-вторых, сейчас здание там вообще полностью перестроенное –там теперь очень крутой, очень гламурный то ли мебельный, то ли парфюмерный салон. При этом исчезла мемориальная доска с Эйзенштейном, Пудовкиным и так далее. Но читал недавно в прессе, что якобы они не забыли, а намерены все-таки на место её вернуть. Но когда это кафе «Любимый город» только появилось, я пару раз туда заходил. Честно говоря, там был акцент в оформлении на выставочные музейные экспонаты. Это для меня слишком давно — это было ориентировано на Алмату 50-60-х годов, которую я, в принципе, не застал.

Киноправда и Киноложь.

Хотя я и не являюсь большим поклонником книг Лукьяненко и фильмов Бекмамбетова по ним, но отдаю им должное именно в том, что это наш режиссер, наш писатель. Хотя, строго говоря, Лукьяненко родился и вырос в Каратау. Отроческие годы он провел в Джамбуле, а в Алма-Ате он провёл только первые студенческие годы и писательские. Я с ним несколько раз пересекался, но не знал, кто он: потом только сообразил, когда какие-то подробности его автобиографии узнал из его интервью. Но в его творчестве Алма-Ата практически не отражена. Хотя, мой один друг, который гораздо лучше знает творчество Лукьяненко, говорит, что в каких-то произведениях все-таки у него Алма-Ата упоминается. Но во втором фильме, как мы помним, они с Тимуром дописали, чего в романе не было — вот этот пролог про Тамерлана. И приезжали его снимать на Или вот в эту киношную крепость, с которой тоже интересная история. Была она построена для «Кочевника», а потом ее должны были сжечь, но пожалели. Правильно сделали, спасибо, что пожалели: красивый объект — жалко было бы, если бы он сгорел. Потом там сняли пролог какого-то из «Дозоров». Потом он у Турсунова в фильме «Шокай» он послужил то ли Туркестаном то ли Кокандом, когда войска Фрунзе берут штурмом, а Тынышпаев там спасается вплавь. И сейчас я читал у киноведа Гульнары Абикеевой, что там какой-то российский режиссер собирается снимать совершенно чудовищный по анти- историзму фильм «Мангазея», 18 век. Мангазея — это русский город, послеермаковских времен в низовьях Енисея. Так вот туда, видите ли, после смутного времени некий боярский сын отправляется проверять злоупотребление, так сказать, олигархов, типа Ходорковского. Отправляется в Мангазею, а по пути почему-то заезжает в Аркаим, который мало того, что не по пути, а еще и прекратил существование лет за 1000 до 17 века. А снимают они это у нас на Или. Но с другой стороны, знаете, это старая киношная традиция — снимать фильмы исторические не там, где происходит их действие и не в то время года, когда оно происходит. Тот же Эйзенштейн «Александра Невского» снимал летом, хотя действие зимой происходит. Вагоны соли насыпали. Очень жал Сталин

КОРР: Наш один режиссер сказал, кажется, Казаков, что когда я открываю сценарий и вижу что на 1 странице дело происходит зимой, я сценарий закрываю и откладываю в сторону.

А.С: Да. Тем более, Эйзенштейн, он гений по-любому, но гений не киноправды, скажем так. Вот был фильм нашего режиссера-документалиста Игоря Гонопольского «Эйзенштейн в Алма-Ате». И на его обсуждении я говорил, что режиссёры того времени, даже гении, они всё равно прославляли такой же людоедский режим, но все-таки какая-то разница есть. Хотя Сталин был ни чем не лучше Гитлера, но все-таки хорошо, что Сталин разбил Гитлера. Потому что я не думаю, что если бы Гитлер разбил Сталина, завоевал весь мир, то у этого Третьего рейха, окажись он хоть тысячелетним, вряд ли там была бы своя «оттепель», как в СССР. И вот нашу Или режиссёры выдают за Сырдарью. А вот эти авторы фильма про Мангазею поступают еще круче — они снимают нашу Или в качестве Енисея.

Мои публикации.

Эта эпопея моей жизни казгушная, «анфасовская» — это было до 1989 года. А весной 1989-го как-то так у меня одно наложилось на другое, и окончание вот этой жизни «анфасовской», и окончание университета, и начало самостоятельной работы. Хотя, в принципе, я в газетах работал еще и студентом, еще до того. И вот возникновение общественно-политической жизни в Алма-Ате… Был немножко раньше алматинский «Народный фронт», его разгромили. Были разгромные публикации почти в духе если не 30-х, то 70-х годов. А в 1989 году, после исчезновения из Алма-Аты Колбина и, соответственно, прихода к власти Назарбаева, был некоторый элемент оттепели, либерализации. И на ее волне здесь прошли и первый съезд, и первые выборы. «Мемориал» тогда создавался, я был одним из его организаторов. И было ещё много всяких движений – «Ассоциация независимых общественных организаций», «Зеленое спасение», «Зеленый фронт» — экологические организации. И потом стали создаваться политпартии. Я лично участвовал в создании ДПК — Социал демократической партии Казахстана в 1990 году. Были вот эти движения — партии «Азат», наш «Желтоксан». Чуть позже, в 1991-ом, «Народный конгресс»: конечно, «Невада» в 1989, а на ее основе «Конгресс». Это, конечно, политическая история страны, но у нее было гордоведческий аспект, алматинский – где что происходило. В 2005 году я написал книгу «Современный Казахстан: 20 лет общественной мысли», её Фонд Эберта выпустил. Это фотографии с выставки, которая была на презентации той книги. А теперь, два года спустя, эти же фотографии с очерками: тут обе площади — Старая и Новая. И плюс площадь Валиханова: тут и сквер, и фонтан «Одуванчик» у кафе «Льдинка», наискосок от «Аккушки». Где-то с 1989 до 1992 это было некоторым, слабеньким аналогом московской Пушкинской площади тех уже лет. Это фотографии именно этих мест с новеллами о том, где что в них было. Плюс еще и с заходом в 90-е, и 2000-е годы в некоторых случаях. Они небольшой частью войдут в книгу «Верный. Алма-Ата. Алматы. 150 лет реальной истории. Город и имена». Я сейчас её завершил. Это с Фондом Эберта будет опять совместный проект. Уже где-нибудь в марте или в апреле она выйдет. Там два будет больших фотоочерка — вот этот, о котором я сказал, и еще 2004-го года. Когда у нас город должен был прилично отметить свое 150-летие хотя бы в том плане, что накануне, в 2003-ем, Петербург отмечал 300-летие. Но отмечено у нас было кое-как. Во-первых, просто эта власть так не способна: это не ее идеология – Верный, Алма-Ата не ее она, не оттуда выросла. Поэтому им это и не близко. А плюс к тому еще очень сильное лобби у «древнителей», которые считают, что Алма-Ате (Алматы, как они выражаются, Алмату, даже так), не 150 лет, а 1000 или две, и на этом основании, соответственно, история Верного, Алма-Аты будто бы так, пустяк в истории, недостойная. Плюс к тому еще соответственная идеологии у «древнителей»: они вообще националисты. Они это называют колониальным игом. Колпаковский для них колонизатор, и Зенков для них колонизатор, и Эйзенштейн, Сосковцы, Троцкий — это для них оккупанты, ну, и так далее. Ну, может быть, они не такие крайние националисты – я, может, несколько утрирую. Ну, так или иначе, это достаточно влиятельные круги, поэтому юбилей 2004 года был практически сорван. Не смотря на то, что тогдашний аким (как раз после этого он перестал быть Акимом) Виктор Храпунов нашел, как мне кажется, неплохую формулу. И в различных интервью в 2004 году он говорил, что мы отпразднуем 150-летие истории современного города. То есть, пусть там какие-то руины времен Тамерлана, может быть, какой-то Алматы был. Но в 1854 году его не было: майор Перемышльский не увидел здесь ни живого города, ни даже руин. И в своем знаменитом рапорте писал только о плодородной, прекрасной, пригодной для хлебопашества и садоводства земли, перерезанной арыками. Я так думаю, что под арыками он имел в виду речки, потому что если не было города, то кем они могли быть вырыты? Так вот, даже эта тактичная, политкорректная формула все равно не сработала, все равно отпраздновали юбилей, как обыкновенный День города.

А в 2003 году я принял предложение от газеты «Без опасности» — это частная газета чеэсовской проблематики. Тогда на Хан-Тенгри проводился второй слет альпинистов и спасателей международного масштаба. Я поехал а горы. Меня они всегда интересовали, я в горы хожу где-то лет с 13-ти. Потом я об этом слёте писал как репортер. И потом в этой газете я стал работать. Моя сестра там главный редактор. И вот за год до 150-летия города мы в газете объявили, что будет цикл статей о Верном, об Алма-Ате. И ровно год я его вел, и еще остаток 2004-го. А потом это были очерки с некоторыми чеэсовским уклоном, то есть, с некоторым акцентом на землетрясения, сели. После этого я эту тему в этой газете продолжал, там были многие репортажи с альпиниад. И писал о событии, к которому я отношусь как к политической афере – о переименовании пика Комсомола в пик Нурсултан. Писал об илийской регате, о многих экологических акциях, о проблемах города. Отражал всю историю со строительством развязок, начиная с самой первой, которую два с половина года строили на Саина-Ташкентской, и о нынешних, которых по 7 штук в год строят. А теперь все эти статьи и та серия 2003-04 годов, и последующие проблемные репортерские, литературные, художественные тексты на темы истории и современности города, они войдут вот в этот сборник.

КОРР: Андрей, последний вопрос — каков будет тираж этой книги?

А.С: Ой, ну это видно будет по изданию, это не супер-важно. Небольшой, скорее всего. У той книги было 500, и еще потом было добавочно 750 — вряд ли больше будет сейчас. Но если будут предложения, готов эти авторские права продать любому издательству, которое ее издаст. Без текстуальных изъятий принципиального характера. В принципе, краеведческая литература у нас издавалась всегда: нельзя сказать, чтоб ее не было никогда.

«Город, которого может не быть».

Когда Алма-Ата перестала быть столицей, то были очень сильные опасения. Были даже панические настроения, что Алма-Ата просто захиреет, исчезнет. Была в 1997 году распространенная такая горькая шутка в оппозиционной прессе о том, что в 2007 там, в 2027 будет обсуждаться проблема умирающих малых городов Каратау, Жанатас, Алматы. Но этого не произошло, к счастью. Хотя, казалось, город создавался как административный центр округа, потом губернии, области, потом Союзной автономной республики. Но доказал город, что может существовать Алма-Ата и без столичного статуса, и быть первым городом в республике и в стране. Но с другой стороны, знаете, когда опасаются одного какого-то несчастья, то довольно часто оно в жизни не происходит, зато наваливается другое, чего и предположить не могли. На Алма-Ату навалился строительный бум с 2003 года. И оно бы хорошо — это как раз и опровержение предположения о захирении города. Но дело в том, что этот строительный бум по сути — страсть к наживе помноженная на бескультурье застройщиков, инвесторов, строительных компаний. Им верненское, староалма-атинское наследие чуждо. И мы стали терять город, потеряли и губернаторский дом, который итак, правда, с 1994 года после пожара простоял в развалинах. Но сколько было обещаний, в том числе и на высшем уровне того же Храпунова его восстановить. Как раз к 150-летию и выстроили безликую высотку. Верненские дома все-таки в принципе сохраняют: какой-то пиетет у застройщиков к ним есть. Но есть и старые алма-атинские дома, которые представляют собой шедевр архитектуры, конструктивизм вот этот. Были дома, которые строил архитектор Гинсбург – их вообще в мире всего 20, из них 6 было в Алма-Ате. Их снесли за эти годы практически незаметно. В прошлом году было такое собрание граждан Алматы — защитим и сохраним родной город. Я участвовал в его организации. К нему было выпущен альбом из 50 снимков: город, которого может не быть. Там даже не верненский, а именно вот эти 30-50-х годов прекрасные дома, которые как архитектурные шедевры прекрасны. А ведь сколько говорили, что будут сносить только одно- и двухэтажные здания! Но ничего – и четырехэтажные сносят. И в этом отношении почему я сказал о жажде наживы – понятно, это общее место на эту тему. Но почему я говорю о бескультурье – если бы эти же люди, эти же компании, которым некуда девать огромные деньги, которые надеются их умножить – если бы у них было больше культуры, они бы понимали, что гораздо престижнее не снести дом 30-40-х годов и построить на его месте какую-нибудь современную алюкобондовую ерунду, а наоборот вытряхнуть из него все внутренности и сделать все в нем евроремонт, оставив внешность. Как на Западе это делают. Ведь представители наших компаний ездят по миру, бывали во всех европейских столицах. Почему они этого не замечают, не понимаю!

Леон КОСТЕВИЧ