Компьютеров тогда не было.

Я родился в 1964 году, в Алма-атинской области, в поселке Дзержинский. Это он тогда так назывался, а сейчас назывался Бесагаш — это недалеко от Алматы, буквально 20 километров. Там закончил 1 класс. Помню, первая учительница — Марья Васильевна, хорошая женщина была. Был отличником — мои работы отправляли даже на выставки на какие-то там. У меня почерк был хороший и правописание — мои тетради отправляли в город сюда. В 1971 году родители купили кооперативную квартиру. Тогда это было как бы…

КОРР: Круто.

А.В: Да в общем-то. Отец работал в Первом автобусном парке, мама — на Меховом комбинате. Вот купили квартиру во Втором Коктеме, и мы переехали сюда. Тогда не было КазГУ, здесь были яблоневые сады. Я помню, мы по ним гуляли, Тимирязева была маленькая улочка такая, не то что сейчас — четырехполосное движение. Речка помню еще была маленькая — Весновка. Она тогда еще не была одета в бетон. Мы пацанами даже, помню, ловили рыбок, пили воду, и ничего — не боялись отравиться. Вообще город прекрасный Алма-Ата — мой любимый город.

КОРР: А компания дворовая была? Кто эти пацаны были, с кем Вы дружили?

А.В: Да, у меня было много друзей. Королев Юра – он, кстати, сейчас работает в СМИ Кусибаев Сакен, Пожова Вика. Ну, мы в основном жили в одном дворе, вот здесь вот. Новоселов Игорь, Кусаинов Марат, мы вместе учились, вместе как бы и дружили, вместе куда-то ходили. Чесноков Сергей, Баганухов Данил — в общем-то, со всеми связь поддерживаем.

КОРР: Все дети балуются, проказничают – интересно, как у вас это происходило?

А.В: Мы играли в Казаки-разбойники, бегали по Второму и Третьему Коктему, на асфальте рисовали какие-то придуманные нами знаки, друг друга догоняли. Раньше интересы у нас были другие, не то что сейчас. Мы не знали, что такое компьютер, гоняли в футбол.

КОРР: Хулиганили?

А.В: Ну, было.

КОРР: А что вот что именно делали? Интересно же.

А.В: Об этом история умалчивает.

С небес на землю.

Алма-Ата, 1981-2008 г.

Я после школы как бы хотел поступить в Лётное училище, я летчиком очень сильно хотел быть. Поступал в Актюбинское училище авиационное. И в Харьковское высшее военно-авиационное училище я документы собирал будучи еще в 10 классе. По здоровью не прошел, а все-таки хотел судьбу свою связать с самолетами. И пошел работать на 405 авиационный завод в аэропорту. Проработал там год, было все очень интересно для меня. Тогда казалось таким великим, что рядом с самолетами. Работая там, я по гулу самолета узнавал тип самолета. В общем-то, я и раньше, когда учился в школе, ездил в аэропорт — тогда он открытый был, вот эта площадка была, на ней было интересно смотреть, как они взлетают. Раньше-то самолетов много было. Год проработав там, пошел служить в армию. Отслужил 2 года в Ошской области, тут недалеко — родители ко мне приезжали на машине, помню. Приехал в город и опять пошел туда работать на тот же авиационный завод. Судьба потом меня повернула, и пошел работать в Управление дорожной полиции. В органы внутренних дел сначала, как бы по наставлению отца. 16 января 1985 года первый мой рабочий день был.

КОРР: Чем запомнился этот день? Или просто обычный рядовой был день?

А.В: Нет, не обычный рядовой день. Форму в первый раз надел милицейскую, и как-то, честно, неуютно, неловко себя почувствовал. А потом ничего, привык в форме ходить.

КОРР: Вообще считается ведь, что вот форма мужчине идет военная.

А.В: Да, я уже проработав где-то года 4 в органах внутренних дел, как-то приехал в ГУВД: надо было сдать документы какие-то. И девочки на меня посмотрели, и типа – о, какой молодой симпатичный человек. «А что, у нас до армии берут в милицию?» Я говорю: «Почему до армии?» Они говорят: «Ну, вы же до армии не служили». Я отвечаю: «Девчонки, я уже 4 года работаю». Мне форма идет, наверно, — так друзья, знакомые говорят. А гражданку одеваю — меня никто не узнает.

КОРР: Прежде чем двигаться дальше, я хочу вернуться к одной Вашей фразе. Вы сказали, что раньше самолетов было больше. А мне почему-то кажется, что наоборот. И рейсов ведь было меньше — за границу не летали. Тогда вот это маленькое здание аэропорта было, а сейчас, мне кажется, всё там помасштабнее. Разве нет?

А.В: Нет, здание, во-первых, было большое до того, как оно сгорело. Рейсов международных, может, и не было, но рейсы были в Казахстане — у нас очень много рейсов было. Я, если честно говоря, один раз даже в Киргизию летал — билет стоил около 9 рубелей тогда по тем временам. Мне сам полет нравился: взлет, посадка. И у нас намного больше самолетов летало. И по Казахстану, и в Москву, и в Санкт-Петербург, и в Новосибирск. Мы в Новосибирск с родителями летали намного больше ьраньше, чем сейчас. Хотя, может, в последнее время границы открыли, люди стали летать за границу. Да, больше, может быть, рейсов. Одно время оно даже вроде приостановилось, всё это. В Москву 62 рубля стоил билет, в Санкт-Петербург стоил 78 или 68 рублей.

КОРР: Все равно это более доступно было.

А.В: В Новосибирск мы летали — билет стоил 22 или 23 рубля всего лишь. Тогда было доступней, тогда люди как бы могли будучи со своей зарплаты отложить какие-то деньги, и билеты были не такие дорогие, как сейчас. Изменилось в лучшую сторону то, что наши люди стали более открытые, более свободные. Ну, вот я не знаю, наверно, такого человека нет сейчас, который бы за границей не побывал. Сейчас же в любом случае человек куда-то летает, что-то хочет посмотреть — вот это само познание мира, это же прекрасно.

КОРР: Вы начали работать в 1989 году, насколько я помню, в дорожной полиции.

А.В: 4 мая 1989 года да я вышел на работу. Такие дни не забываются, когда надеваешь в первый раз нагрудный знак и встаёшь на посту. Я сначала работал в органах внутренних дел, но не дорожной полиции — ГАИ тогда называлось. И, помню, комбат был Сосула, мировой мужик был. И вот вышел я в первый день на работу, а как раз готовились к 9 мая. Меня как стажера поставили на 8 марта и Гоголя, мы там отвод транспорта делали. Я сейчас не помню, кто с кем в первый день работал. Мне был интересен сам факт, что стоишь на дороге, и вот ты какой — можешь остановить машину! Но это было первое только впечатление. Но все равно тогда было намного проще работать, намного меньше транспорта. Водители были приветливые такие. В смысле, я не помню, чтоб я с кем-то ругался когда-то. Мы всегда находили компромисс. И друзья говорят, раньше гаишники были приветливее, как-то с ними легче было о чем-то там договориться, поговорить просто. Женщины — их по пальцам было-то за рулём, всех в лицо знали. Чтобы женщину наказать как-то — для нас это было невозможно.

КОРР: Относительно женщин, мне кажется, и сейчас их отпускают, снисходительно к ним относятся на дороге инспектора.

А.В: Не всегда — женщины разные бывают. Недавно один человек позвонил и говорит: «Мою супругу ваши инспектора избили!» Я говорю: «Хорошо, подъезжайте сюда, здесь будем разбираться». Он подъехал с супругой, она говорит: «Они меня посадили в машину, били, руки скрутили, по голове били!..» Я был, честно говоря, в шоке. Не может быть такого, чтобы два инспектора женщину избивали. Я говорю: «Может, Вы в нетрезвом состоянии были?» Она говорит: «Ну, я фужер шампанского выпила, и все». Она, по-моему, даже номер машины сказала. Ну, я быстренько выяснил, кто дежурил в этот момент, кто ее оформил. Вызываем инспекторов, начинаем с ними разбираться, они говорят: «Командир, можно показать кое-что?» И показывают сотовый телефон. И вот, наверное, все-таки хорошо, что есть сотовые телефоны, которые записывают именно видеозапись. Когда они показали, что она вытворяла — я таких матерщинных слов не знаю, какие она говорила там. А муж её рядом сидел. Я говорю: «Комментарии излишни – вот, посмотрите, пожалуйста». Он аж вот так покраснел, схватил ее за руку, говорит: «Ну-ка, пойдем отсюда». Не знаю, что там было дальше, но он больше не звонил. И он, правда, извинился. Зашел: «Я просто перед инспекторами, перед Вами извиняюсь», — говорит. Поэтому женщины тоже бывают разные. А вообще сейчас очень много женщин за рулём. Я сейчас курирую именно автошколы. В прошлом году мы из 63 школ с первого раза закрыли все. Ну, как закрыли — не в том плане, что закрыли, а не позволили им просто регистрировать группу, набирать людей для учебы. Потому что то, что у нас творится на дорогах, вы сами все это видите. Это очень страшно. Количество дорожно-транспортных происшествий растет, число погибших растет. Хотя в прошлом и в этом году мы как бы снизили и количество ДТП, и пострадавших. Единственно, погибших на сегодняшний день у нас с плюсом идет. Ну, у нас и транспорт растет в геометрической прогрессии

Жизнь в заторах.

Я говорю, когда я в Алма-Ату приехал, у нас дороги тогда были рассчитаны на 170 тысяч единиц транспорта, а сейчас их за полмиллиона уже перевалило. И их каждый день все больше и больше, они же никуда не исчезают, они здесь, в городе. Мы проводили мониторинг, сколько у нас транспорта заезжает в город только с 7 утра до 10 — это за 3 часа 200 тысяч транспорта. Это плюс наши 500 тысяч городских, которые стоят у нас на учете, и еще областные, которые заезжают — и это все скапливается на дорогах нашего города. И чем мы дышим? Почему вот отсюда смотришь иногда – города не видно. Но я думаю, мы придем к «Евро-1», к «Евро-2». Что говорить, бензин у нас не очень качественный. В общем-то, если так разобраться — процентов 70 загрязнения воздуха идет от автомобилей, именно от бензина.

КОРР: Но вот развязки сейчас строят, чтобы машины не стояли в пробках, не коптили.

А.В: Когда начали только строить развязки, вы, может, помните, что у нас творилось на улицах города. По 30-40 минут стояли на одном перекрестке, двинутся просто не могли. А у нас же водители как — лишь бы быстрее проехать, они же не думают, что если перекресток занят, то по правилам дорожного движения на него выезжать нельзя. Ну, если ты видишь, что там дальше затор, зачем тебе ехать?! Нет, вот они, чтоб быстрее пересечь перекресток — а там трава не расти, все же думали так. Сейчас на данный момент такого нет в любом случае: то, что говорят «пробки» — это не пробки. Транспорт в любом случае движется.

КОРР: Может быть, я чего-то не понимаю, но раньше пробка была нерегулируемая, а сейчас, получается, она регулируемая. То есть, инспектор пробку собрал, пропустил, снова собрал. Или просто иначе нельзя — вот что я хочу узнать.

А.В: Иначе нельзя. Это не пробка. В любом случае вертолеты летают, видели, может быть — в течение года уже облет. У нас хорошо — аким как бы дал разрешение, 2 раза в месяц мы летаем над городом и контролируем эти потоки. Контролируем в каком плане — если вот, допустим, по Аль-Фараби забито… Иногда люди возмущаются — мне надо туда. Все думают, что по Аль-Фараби быстрее доехать. Человеческий фактор такой, что вот прямая дорога без светофоров, я быстрее доеду, и весь поток туда идет. А мы с воздуха, когда летаешь, видно, что Аль-Фараби забита битком, а Тимирязева, допустим, или Сатпаева свободны. Мы просто перекрываем движение и начинаем поток сбрасывать, а люди этого не понимают, говорят: мне быстрее так объехать. Но мы то уже знаем обстановку и когда, допустим, водители подъезжают к перекрестку и видят, что инспектор дает какое-то западное или восточное направление, и начинают сигналить. Инспектор по рации знает, где заторы, потому что у нас ситуация в любом случае контролируется. Инспектор говорит, допустим, что у меня битком забито, сбрось, допустим, следующий перекресток в перпендикулярном направлении. А люди думают — вот он специально стоит сбрасывает, меня не пускает. На самом деле просто туда бесполезно ехать, если битком там забито. Поэтому приходится здесь держать. Если он, допустим, в том направлении восточном сбросит, то в перпендикулярном тоже встанут все — для чего это надо? Водители этого просто не понимают. Кстати, вот из какой-то газеты журналист Михаил у нас. Молодой парень, его одели в форму, и он с нашими инспекторами 3 недели походил, поработал — он в шоке был. И вот он теперь приходит и говорит: «Я теперь только за инспекторов дорожной полиции». Верхняя часть города ладно, еще здесь как-то воздухом дышать можно. Посмотришь, что творится там внизу, на Рыскулова, на Ташкентской. Я помню, утром постоишь на линии, поработаешь, потом едешь домой, рубашку переодеваешь, потому что она черная. А этим же мы дышим. И вот то, что вы сказали насчет развязок. Развязки очень сильно разгрузили наш город, по крайне мере перекрестки Саина-Аль-Фараби. Сейчас на Абая-Джандосова, на Райымбека-Пушкина строят. Тяжело пока, тем более что пока развязки строятся, приходится транспорт сбрасывать.

Волшебники жезла.

Работа по подготовке инспекторов Дорожной полиции проводится каждый день. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно, можно сказать. Во-первых, проводится видеосъемка инспекторов, которые лучше всех регулируют и которые хуже всех регулируют. У нас на разводах в батальонах стоит телевизор. И вот утром развод проходят, и там показывают видеосъемку, как надо регулировать и как не надо регулировать. И я, когда пришел в ГАИ, у нас процентов, может, 20 было новичков таких как я. На данный момент у нас со стажем работы более 5 лет очень мало народу осталось. В основном приходят новички. У нас была большая текучесть кадров. Раньше считалось, что в ГАИ престижная служба. Потом, когда у нас начали приходить из других служб, получилось, что люди, проработав 2-3 месяца, клали удостоверение, писали рапорт, говорили: мы лучше пойдем в другие службы, только не у вас в ГАИ. Во-первых, рабочий день начинается в 6 утра. Это чтобы в 6.30 быть на разводе, ты должен прийти в 6 утра, получить оружие, записать ориентировки, получить протокола. В 6.30 ты должен стоять в строю. Полчаса где-то проводится развод, доводится вся информация. Та, что прошла за сутки, какие-то планы на сегодняшний день. После этого он должен через 10-15 минут уже стоять на посту. И вот на ногах постоять до 8, до 9, а иногда бывает и до 11, и до 12 часов ночи — это больше 12 часов. Вы сами понимаете, что очень тяжело. И у нас просто многие инспектора не выдерживали, уходили.

И регулировщиков мы специально учим. Ежедневно на разводах показывают, обязательно командиры взводов выезжают на какой-то перекресток, собирают взвод там и по очереди регулируют. Раньше проводили соревнования, но сейчас такого нету. Именно соревновательного духа нет. Но я думаю, к этому придем.

Леон КОСТЕВИЧ