Учеба

Игорь Клейнбок: Я родился в 1938 году, учился в 25-ой школе в городе Алма-Ате. Через 10 лет  я поступил учиться в Алма-атинский Государственный медицинский институт и через 6 лет его окончил, и начал работать. Сначала врачом алма-атинской областной больницы № 2, тогда она так называлась. А потом поступил в аспирантуру в Институт патологии на отделение курортологии. После окончания аспирантуры  я пришел работать вот в этот Институт физиологии человека и животных Академии наук казахской ССР, в организованную лабораторию, которая тогда называлась «Лабораторией биоэлектроники».  И в этой лаборатории я проработал всю жизнь. После она называлась «Лабораторией нейрорегуляции» и сейчас называется «Лабораторией нейрофизиологии».

Детство, юность.

КОРР: Что Вам больше всего запомнилось из того времени? Алма-Ата ведь совсем другая была, да и вообще все было другим…

Игорь Клейнбок: Детство мое пришлось на военные годы. Самые яркие воспоминания — это войска идущие по нынешней улице Мира, я жил там не далеко. Кавалерия для нас детей — это было самое яркое в жизни. И очень ярко я помню День Победы, мы тоже были совсем маленькими. Жили мы в доме, где жили в основном сотрудники Зооветеринарного института. Один из них очень любил детей. Он был охотником, и он  нас всех собрал дома и каждый из нас из его охотничьего ружья выстрелил в форточку по разу. Это был наш салют в честь Дня Победы.

Помню еще из более позднего детства зиму 58-го года. Она была совсем бесснежной. Холодная и очень малоснежная зима, мы ходили на каток «Динамо» в тапочках. На катке тапочки убирали, а в то время все носили курточки с кокетками такие, вот мы в карманы убирали тапочки, надевали коньки и катались. Потом домой опять в тапочках уходили. Помню я Алма-Ату тех времен, это был красивый, зеленый, чистый город. Верхней границей города Алма-Аты был головной арык, это  там, где сейчас проспект Абая находится. Выше него находилось несколько вузов, в частности зоовет институт, где мои родители работали. И помню я, что мы купались вот в этом головном арыке «головнушка» он назывался.  А потом выходили, поскольку вода была очень холодная, выходили на верхнюю часть, на берег этого головного арыка. А там был сантиметров 20-30 слой тончайшей пыли, которая хорошо нагревалась на солнце, вот в этой пыли мы согревались, а потом опять купались. А когда уже я был постарше, я хорошо запомнил время, когда умер Сталин. Я учился тогда в 10 классе, на уроках мы страшно переживали, нам рассказывали о состоянии его здоровья. Помню похороны, вот это помню хорошо.

Игорь Клейнбок: Помню Целину, когда она началась, всю эту рекламную кампанию, партийную кампанию. На 4-ом курсе института практика моя доврачебная проходила как раз на Целине в Кустанайской области в Камышинском районе. Я работал в большой районной больнице и получал зарплату как акушер-гинеколог, хирург, окулист, судмедэксперт, по-моему, все. Потому что не было врачей. Было еще две женщины-врача. Одна – педиатр, одна — терапевт и был замглавврача, санитарный врач. А главный врач он как раз на уборочную кампанию уехал в отпуск в Москву, его отпустили. Все что там было, там как раз были первые трагические случаи в моей жизни, когда обгоревшие люди или там пострадавшие в уборочную кампанию, у меня на глазах помирали, у меня на руках. Это конечно было тяжело. Но это хорошая закалка на всю жизнь. 

КОРР: Расскажите про ваши первые ощущения, когда вы вернулись в родной город…

Игорь Клейнбок: Первые ощущения…Я очень люблю Алма-Ату. Я много ездил по всему Советскому союзу, несколько раз был за рубежом. И я очень люблю Алма-Ату. Ее нельзя сравнить ни с каким из городов. И первое мое впечатление, конечно, я приехал домой – приятный, красивый, уютный город. Не обо всех городах можно сказать, что он уютный и в то же время большой и активно живущий. Вот Алма-Ата как раз такой город.

Терморегуляция. Открытия.

КОРР: Давайте перейдем к вашему пути в науке. Можно об этой части вашей жизни подробней.

Игорь Клейнбок: В 66-м году начался мой научный путь в этой лаборатории, когда я занялся вопросами нейрофизиологии, вопросами терморегуляции, изучением нейрофизиологических аспектов терморегуляции, а в частности деятельностью рецепторов кожи и нейронов спинного мозга в осуществлении восприятия температурных и других ощущений воздействующих извне и формирования ответной реакции организма на эти воздействия. И в 68-м году это было подарком судьбы, тогдашний наш руководитель института академик Базанова Нейля Ризгуновна помогла мне устроиться на специализацию в Киев к академику Костяку — директору Института физиологии Украинской ССР. Это был человек, который только вернулся из-за рубежа, из Америки, где он прожил много лет. Он освоил очень интересные методы работы. Метод называется: «Метод регистрации активности нейронов спинного мозга с помощью стеклянных микроэлектродов». При жизни животного можно с помощью тончайших микроэлектродов, микропипеток заполненных электролитами, регистрировать активность отдельных нервных клеток и даже волокон более тонких образований в спинном мозге. Поскольку прижизненно можно изучать реакции организма в частности спинного мозга в иерархии управления это второй отдел после головного мозга. Вот можно все это пожизненно изучать. Вот я освоил эти методы.

В то время очень сложно было с оборудованием, с приборами  и благодаря академику Костяку,  благодаря тому, что он нас научил, где и как надо искать приборы, мы создали свою установку для регистрации активности нервных клеток. Так что в Алма-Ате заработала эта установка уже в 72-м году. И с 72-го года мы регулярно исследуем эту активность. В 72-м году я еще раз побывал в Киеве, я неоднократно там бывал. Вот в 72 году я был участником Международного семинара Международной организации мозга ЮНЕСКО по вопросам синапсической передачи, то есть, это все что связано с деятельностью нервных клеток, нервных волокон и синапсов. После этого мы уже активно работали, и мы применили эти знания в области терморегуляции. Благодаря этой подготовке уже здесь создалась такая группа инициативная, вообще в этом плане нашей лаборатории очень повезло. Лаборатория в 66-м году была создана из молодых людей, которые неплохо знали литературу и хорошо думали. И в то же время для нас не существовало никаких авторитетов, потому что  мы не очень еще вращались среди научных деятелей, и это нам позволило, не оглядываясь ни на кого, хорошо и правильно интерпретировать полученные нами данные. И эти данные потом были хорошо приняты, достаточно хорошо и советской и международной общественностью. И до сих пор эти данные считаются интересными.

Дальше мы развиваем эти данные. В частности  мы исследовали и получили интересные факты. Оказалось, что температурные рецепторы в коже человека и животных неравномерно расположены по всей поверхности кожи, а есть участки, где преимущественно сконцентрированы рецепторы, воспринимающие определенные диапазоны температур внешнего воздействия. Когда мы это выявили, то долго думали, какой физиологический биологический смысл у этого явления. А потом по мере работы, по мере исследования этих чувствительных зон кожи, как мы их назвали, выяснилось, что они адекватны температурным воздействиям. То есть воздействия на эти зоны той температуры, которую они в норме воспринимают, вызывает активацию тех или иных систем организма, органов и систем органов. Вот уже тогда стало понятно, что организм, воспринимая температуру этими чувствительными зонами, в зависимости от того насколько они сильны или насколько интенсивен этот сигнал, запускает часть этих систем и дает кратковременный ответ на температуру. Если это небольшой сигнал или наоборот, то запускает глобально все реакции терморегуляции, тогда организм правильно справляется с этими температурами воздействия. Работая с этими зонами, мы поняли, что это свойство человеческого организма можно использовать для лечения некоторых состояний. 

14 декабря в нашем институте, в нашем учебном совете будет защищаться диссертация  практического врача из города Семипалатинска из Института медицинской радиологии и экологии,  который, применил наш метод для лечения пациентов страдающих хронической лучевой болезнью. То есть людей, которые получают в своей жизни, постоянно проживая в Семипалатинске, незначительные дозы радиации. И в то же время еще являются детьми тех людей или потомками  второго уже поколения людей, которые пережили основной атомный взрыв, радиацию, которая была после этих атомных взрывов. Вот у этих людей развивается очень специфическое состояние, которое стало наблюдаться и в Алма-Ате сейчас в связи с изменением экологической обстановки. Это состояние вегетососудистой дистонии и гипертонической болезни, I-II стадии ишемической болезни сердца. Это состояние, которое у этих больных с помощью формокологических средств  убрать не удается. Там такая ситуация: пока человек лечиться, ему легче, как он перестал пить это лекарство, а его нельзя пить всю жизнь, потому что каждое лекарство оказывает какое-то побочное действие, так возвращаются все эти симптомы. Таким образом, это хроники, тяжелейшие хроники, потому что это мешает людям жить, мешает людям работать. Это в основном молодые люди, люди в возрасте 20-30-40 лет. Применение нашего метода адекватной температуры чувствительных зон кожи позволило получить стойкий положительный эффект, то есть, убрать симптомы у этих пациентов. При повторных курсах, 2-3 курсах лечения, состоящих из 10 процедур можно убрать эти симптомы на год. Вот мы сейчас наблюдаем некоторых пациентов полтора года, при чем это же все равно нелекарственная терапия. То есть человек, во-первых, не тратит такое количество денег, лекарства сейчас дорогие, во-вторых, он не травится ничем, в-третьих, через 10 дней курса лечения он на какой-то период, пусть даже на полгода, он здоров. Через полгода можно повторить эти 10 дней и он опять будет здоров. А если несколько курсов подряд, то мы уже полтора года это наблюдаем в медицинской практике, положительный эффект при лечении вегитососудистой дистонии. В 67% случаев гипертоническая болезнь, в 68% случаев, это из 100 пациентов 68 человек излечиваются. Это довольно хороший процент. Сейчас этот метод мы падали на получение патента, документ оформили, и вот будет защищена диссертация. Мы написали методические рекомендации, и будем внедрять этот  метод более широко, потому что мы взяли очень ограниченное количество этих чувствительных зон  и только определенные заболевания. А у этих же больных наблюдается патология очень многих систем организма  и зон этих очень много на коже, то есть, используя разные зоны  можно воздействовать на разные системы и лечить людей. Вот этот метод мы хотим применить.

Используя вот эти данные о зональном распределении рецепторов кожи можно делать приспособление, позволяющее при использовании его под одеждой, как с казать правильно, в общем, это не одежда, и в то же время это аналог одежды, то есть можно помочь человеку переносить экстремальные температурные нагрузки. Там где человек работает длительно в условиях жары можно физиологическим способом, не истощающим силы организма охладить этот организм, позволить человеку работать в нормальных условиях. Пусть он там 8-12 часов работает все, это время, не переохлаждая его так, чтобы он простудился, только физиологическая реакция на эту зону воздействия организма, терморегуляцию. Так же точно можно нагревать на холоде.  Вот этот метод мы хотим использовать и в космонавтике для реабилитации организма космонавтов до полета, после полета и во время полета, и вообще во многих экстремальных ситуациях. Этот метод может быть использован сотрудниками МЧС и спасателями и спасаемыми — то есть реабилитация организма спасаемых и реабилитация организма спасателей, потому что они тоже испытывают вот эти экстремальные воздействия.

Наука. Нюансы. 

КОРР: В советское время мы пытались быть «впереди планеты всей». Все что можно старались развивать. А как с наукой в то время обстояли дела? Поддерживали ее – не поддерживали?

Игорь Клейнбок: Советская наука тоже пережила разные этапы своей жизни. В частности был такой академик Келдыш, который руководил Академией наук СССР. Это был выдающийся математик, выдающийся ученый вообще в общемировом плане. Это еще был политик в науке, стратег в науке,  который умел видеть далеко и глубоко. Он прекрасно понимал, что наука не может держаться на одних лозунгах. Он понимал, что науку надо кормить финансовыми вложениями. На моей памяти это был единственный ученый, крупный ученый руководитель науки, который сделал, так что наука во всем Советском Союзе, все отрасли советской науки в период его нахождения у власти и какой-то период после пока все это не затихло, семимильными шагами  развивались.

Мы в частности тоже попали, на наше счастье, в тот период. Благодаря этому как раз, мы могли приобретать приборы, это были  приборы уникальные. В Киеве был институт, который делал специальные приборы  для нейрофизиологических установок. Это была дорогая вещь, но мы могли себе позволить, наш институт позволял нам заказать эти приборы и получить их. И у нас работало две нейрофизиологических установки. У нас в лаборатории работало, в то время я считаю, это очень много, потому что для рациональной работы это оптимальное количество, 15 сотрудников и трое из них были инженеры высочайшего класса — электронщики. Эти инженеры создавали приборы, которые позволяли нам в нашей лаборатории работать и занимать одно из самых первых мест в Советском Союзе в то время, в той области, которой мы занимались.

После Келдыша потихонечку все это затихло. Вот сейчас периодически такие всплески бывают. Но пока этого недостаточно, особенно после того периода, который пережила наша наука во время перестройки. Конечно, тех вложений, которые сейчас делаются недостаточно. Не смотря на то, что расширяются и потенциал и задачи, которые ставятся перед наукой. Наука должна обеспечиваться финансами на перспективу. Не только вот на сегодняшний день, а на перспективу вот только так можно развивать науку. Не подготавливая кадры за рубежом, потому что за рубежом свои направления, свои интересы и ни в одной стране никто никогда не расскажет о тех нюансах научных, которые интересуют эту страну. Поэтому подготовить человека можно с помощью специализации  даже в странах СНГ. Но когда он приедет домой, надо чтобы ему было на чем работать, на современном оборудовании, чтобы он работал современными методами исследования. А вот те тезисы, что мы будем готовить ученых за рубежом и у нас сразу все изменится, да никогда ничто не изменится. Вот эта реорганизация образования она окажет свою положительную роль и в науке. А наука такой очень тонкий, очень сложный инструмент, который очень долго потом настраивается. И никакими приказаниями: «Мы вам дали деньги, срочно работайте» это невозможно. Наука должна претерпевать свою эволюцию. Эволюция — это рост сотрудников, рост сознания сотрудников, рост качества оборудования, рост количества оборудования и рост умения ученых. Только в комплексе все это может дать какие-то результаты, которые дадут какой-то толчок, какой-то рывок в науке. И если вы проанализируете все, о чем я сказал, все строится на одном — будут деньги, все остальное будет. Сейчас в мире масса изумительного передового оборудования,  которое нам недоступно только оттого, что у нас нет на это денег. Вот все о чем я вам рассказывал, требует научного подтверждения. Тезисы научные, которые мы в лаборатории разработали, они требуют научного подтверждения. Для этого и создан этот кабинет функциональной диагностики. 

Это кабинет, который позволяет поместить организм человека в разные температурные условия, в  условиях разных нагрузок и так далее и при этом исследовать все свойства этих зон, изменения в жизнедеятельности этого организма. Для этого тоже нужны деньги. Вот мы благодаря тому вливанию финансовому, которое однажды было сделано нашему институту, приобрели эти приборы. Но нам необходимы беговая дорожка и масса других приборов. Ведь каждый год создаются новые приборы. Каждый год, читая литературу, мы узнаем, что можно еще этот метод использовать с помощью этих приборов, а для этого всегда должны быть деньги. То есть для того чтобы говорить, что наука наша должна быть передовой, она должна снабжаться финансами, так как положено снабжать финансами передовую науку. А вот эти все преобразования мы передадим в университеты, потом мы передадим назад, это лишняя ломка, которая опять будет задерживать процесс развития науки на долгое, долгое время.

Наука. Космос. Деньги. Перспективы.

КОРР: А Вы ведь с космонавтами проводили исследования.

Игорь Клейнбок: Да, мы работали с космонавтами. Мы работали и с Талгатом Мусабаевым и с Бутуриным. Вот в этой комнате мы уже работали, так ориентировочно с будущими нашими казахстанскими космонавтами, которые проходят сейчас подготовку в «Звездном городке». Мы в частности опробовали на них вот эти наши методы. Им они понравились, а как это будет дальше, опять все зависит от того, какие деньги и когда нам дадут на работу. Вот сейчас 1 октября этого года прекращено финансирование по космической программе нашего института. А мне сейчас делают уже опытный образец, то есть, образец после которого можно начать промышленное производство вот этого прибора для реабилитации организма человека, работающего в экстремальных условиях.

Вся эта работа на этот год запланирована. Финансирование миллион восемьсот тысяч. Девятьсот тысяч мы выплатили, а следующие девятьсот тысяч нам платить не из чего, потому что деятели руководящие сейчас этой работой здесь у нас в Алма-Ате в частности в Центре астрофизики решили, что эти деньги лучше пустить на свои цели, поскольку космонавты будут летать еще через 2-3 года.  И никто не спросил, как мне теперь выйти из положения, поскольку мне соисполнителю, а это крупная серьезная инженерная организация, которой мы выплатили девятьсот тысяч и которая сейчас закончит этот прибор, где мя возьму еще девятьсот тысяч,  чтобы этим людям отдать, чтобы потом я мог смотреть им в глаза. Чтобы я мог к ним и в следующий раз обратиться,  кого это интересует? Никого не интересует.

Сейчас есть возможность, мы пытаемся попасть в Программу по изучению стволовых клеток. Мы можем в нее внести свой раздел. Я прочитал массу литературы, ни я один, вся лаборатория, все мы занимаемся сейчас этим и мы знаем, что мы могли бы исследовать электрофизиологические свойства этих стволовых клеток. Вот пытаемся попасть в эту Программу. Это очень сложно, потому что денег мало, а желающих много. Посмотрим.

Что кроме науки.

КОРР: Давайте теперь о другой стороне Вашей жизни поговорим. То есть помимо науки, у Вас наверняка было какое-то хобби, может быть, еще что.

Игорь Клейнбок: Во-первых, я очень люблю автомобили. Люблю путешествовать на машине. И мое такое, не очень серьезное хобби — это рыбалка. Ну, сейчас просто я по возрасту, по времени как-то не попадаю, выбился из колеи, а так я очень люблю рыбалку.

КОРР: А где, с кем рыбачили?

Игорь Клейнбок: Рыбачил я здесь, у нас на Капчагае, на Или рыбачил, на Волге. Ловил огромных щук на Волге со своими братьями. Это очень интересно, это хобби, которое составляет какую-то часть твоей жизни, в которой ты живешь совсем не так, где меняются твои интересы, где меняется твоя энергетика, где меняются вкусы твои, все меняется. И это дает возможность дальше жить, опять хорошо функционировать. Кроме того, знаете, это не хобби, а вот раньше мы имели возможность встречаться со всеми специалистами постсоветского пространства, со специалистами занимавшимися терморегуляцией. Такие встречи они всегда, как мы говорили, новую кровь вливают в организм. Появляются какие-то идеи, ты получаешь подтверждение одобрение тех данных, которые ты получил. То есть это не только, как сейчас мы печатаем работы свои и публикуем их. Нет прямого контакта с учеными. Очень малый такой контакт. Потом сейчас мы в основном встречаемся с физиологами Казахстана, все. Это ведь разные специальности. То есть, нет возможности провести широкую дискуссию тех данных, которые ты получил, потому что мало специалистов в Казахстане, а вот когда это был Советский Союз, все это было возможным. В этом плане, конечно, мы много потеряли. У нас раньше раз в два года были школы, всесоюзные школы по терморегуляции.

Наука. Люди.

Игорь Клейнбок: Раньше мы имели возможность контактировать с ведущими специалистами Советского Союза. В этом плане мне очень повезло, я считаю себя учеником академика Платона Григорьевича Костюка — это мировая величина в области нейрофизиологии, в области исследования физиологии биофизики нервной клетки. Я был очень близко знаком с покойным ныне Александром Ивановичем Шаповаловым — это была вторая величина в Советском Союзе, если Костюк учился в Америке, то Шаповалов учился в Скандинавских странах. То есть он привнес свое. Вот с Шаповаловым в течение, наверное, лет 5-6 с его лабораторией у нас был очень интересный такой творческий обмен данными. Вот Шаповалов съездил в одну из Скандинавских стран, приехал и говорит, звонит по телефону: «Знаешь, они микроэлектроды (а наши микроэлектроды, эти пипеточки имели наружный диаметр — меньше одного микрона) научились затачивать как инъекционную иглу». Это резко расширяло возможность исследования. Вот он позвонил и сказал, что узнал это. «Теперь получу, тебе дам кусочек наждачной бумаги, и будешь точить». Получил я от него кусочек наждачной бумаги, а у меня масса друзей-геологов они мне сказали, что для этой цели можно использовать не наждачную бумагу, а камень агат — он хорошо поддается обработке и в то же время он как алмаз по своей жесткости, твердости. Мы применили для затачивания  микроэлектродов этот агат. Я тут же поехал в Ленинград, отвез Шаповалову. Вот понимаете, была возможность таких контактов. Это творческий рост ежедневный, это возможности. Вот инженеры наши работают, создают  какой-то прибор, такой же прибор создается и у Шаповалова.  Но детали, которые мы использовали у нас свои, а у них свои. Посмотрели, какой прибор лучше работает, и потом обменялись данными и создали общий прибор, и уже началось промышленное производство в Советском Союзе этих приборов. То есть это все давало такие возможности, сейчас мы все это потеряли, ничего у нас этого нет.

Перестройка. Наука.

КОРР: Вы вскользь заговорили о перестройке, сказали. Что все изменилось. В что в Вашей жизни тогда произошло?

Игорь Клейнбок: Во время перестройки? Перед самой перестройкой в Академию наук пришла бумага из Министерства обороны уже независимого, вернее это, наверное, начало перестройки было, независимого Казахстана. Министерство обороны предлагало Академии наук принять участие в научных разработках для нужд армии. Потом эта бумага была прислана сверху вниз в наш институт. Я пришел вот со своими разработками в Министерство обороны, там нашлись умные люди, которые приняли наши идеи. Это был и сам министр Нурмагамбетов, я с ним беседовал. И был очень умный генерал Толмачев. Были такие люди, которые видели перспективу в развитии армии. Вот с их посыла мы занялись разработкой определенных проблем для нужд армии. Поскольку это было время перестройки. Мы создали, тогда  такой творческий коллектив ТОО «Бионика» назывался. Он работал на армию и в уставе которого было написано что он должен заниматься научно-техническими разработками для нужд армии. Вот мы с ними работали 4 года. Довольно интересные вещи разработали, отработали вот в принципе то, о чем я Вам говорю. Но потом сменился министр обороны и следующий министр заявил, что денег на это нет. Все прекратилось. Но мы эти разработки дальше используем, но та работа остановилась. Но вот эта работа с армией позволила нашей лаборатории  как-то выжить, потому что это было время, когда все мы находились в основном в отпусках без сохранения содержания. А сотрудники нашей лаборатории приходили на работу,   работали и мы платили им за это зарплату. То есть мы выжили, мы развивались дальше, мы что-то сделали. Конечно, не так активно как делали до этого, не так активно, наверное, как сейчас начали работать, но мы выжили и сохранились. Никто из наших не пошел работать продавцами, не работал на толкучке — все занимались наукой

КОРР: А у Вас не возникло тогда ощущения, что кончилось время науки и теперь не понятно, что будет дальше?

Игорь Клейнбок: Нет, я и тогда так не считал, я и сейчас так не считаю. Время науки кончится не может. Может быть так, что наверху кто-то не понимает, что делать с наукой, как использовать тот потенциал, который есть в стране. Вот сейчас в частности в стране наблюдается такая тенденция: нужны науки о нефти, такие науки, как химия, металлургия, а об остальном даже не говорят. А ученые, как художники — их надо поощрять, о них надо говорить, им надо давать деньги на развитие, только тогда наука будет развиваться. И может быть так, что через какой-то период, когда появится  потребность в других науках, в частности биологических науках, их придется развивать заново. Хотя можно было этого избежать, давая возможность развиваться всем одинаково.

Я помню, в 79-м году в Алма-Ате проходил всесоюзный съезд физиологов, по мнению ведущих физиологов тех времен, это был выдающийся съезд по своей организации и по составу ученых и по плодотворности работы. Руководство Алма-Аты, Республики Казахстан, Советской республики Казахстан в то время придало этому съезду очень большое значение. Вплоть до того, что асфальтировали дорогу от Аль-Фараби до института нашего, до того здания, которое у нас отобрали во время перестройки. Один из министров науки отобрал его и продал. Так вот, эту дорогу сделали  к съезду. Здание отремонтировали к съезду, то есть, это большие были вложения, капитальные, которые позволили нам прыгнуть значительно вперед.

КОРР: Когда рубли на тенге меняли, помните? Что из этого периода запомнилось?

Игорь Клейнбок: В этот период, единственное, что я запомнил это то, что у меня вдруг совсем не оказалось денег. Потому что все мои сбережения мне поменяли на 5 тенге. Вот это все, что у меня на какой-то период было. Правда и тенге тогда стоил дорого, то есть эти 5 тенге тогда стоили хорошо.  У нас никогда не было больших финансовых накоплений, потому что мы занимаемся наукой. Науку никогда хорошо не снабжали. Ученым всегда давали возможность жить, но жить хорошо давали не всегда. Я имею в виду жизнь человека, жизнь ученого личную, финансовую. Чаще всего было так: живешь, но до определенного предела. Даже после окончания института, я работал в областной больнице, моя зарплата составляла 72 рубля, а мой товарищ, который окончил Политехнический институт и был металлургом, он сразу после окончания получал 150 рублей, то есть, в два раза больше. Так всегда,  какие-то области науки снабжались лучше, какие-то хуже, но трудно сказать давало ли это свои плоды. То есть, те отрасли науки, которые лучше снабжались, работали ли они лучше, чем те которые снабжались хуже? Все-таки все в науке зависит от финансирования и от личностей, которые работают и которые ей руководят.»

Алихан БАТАЛОВ